Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Ермек пошел дальше, размышляя о Кусеу Кара, который всегда «заболевал», когда возникала какая-нибудь спешка в работе. Сейчас Алибек работал коногоном. Вчера у него повредила ногу серая лошадь, сегодня вагонетки недогружены, но Ермек не считал себя вправе думать об Алибеке дурно: на производстве всякий может допустить оплошность. Но Исхаку простить нельзя.

Ермек повернул к его забою.

Стоял густой туман. Исхак уже успел подрубить и подорвать пласт. В тумане едва различимы были люди. Слышался звон стальных лопат, лязг вагонеток и шорох угля. Местами уголь обваливался крупными кусками, его нельзя было брать лопатами, и вагонетчики грузили вручную, с трудом дыша в пыли. Исхак разбивал кайлом самые крупные куски. Груда угля отвалилась большая. Шла лихорадочная работа. Поэтому, вероятно, у Алибека и «заболела поясница».

— Исхак! — окликнул Ермек. — Ты что, стареть начал? Почему у тебя уголь с породой смешан?

— С какой такой породой?

— Я видел вагонетки у Алибека.

— Кусеу Кара теперь не у меня работает, я за него не отвечаю.

— Забой же твой.

— Если мой, смотри.

Ермек осмотрел всю груду. Уголь был чистый. Отдельные куски сверкали при свете лампы. Он измерил глубину забоя: метр десять сантиметров, высота: — два метра.

Исхак стоял по пояс голый. Внимательно наблюдая за Ермеком, он беззвучно смеялся, как бы говоря: «Ну что, нашел породу?» На его испачканном сажей лице блестели зубы да белки глаз.

— Ты, старый скакун, чем больше скачешь, тем больше набираешь скорости, — похвалил Ермек.

— А как же!

Они отошли немного в сторону. Ермек, довольный работой Исхака, все же сделал замечание:

— Нужно выбирать уголь только после того, как уляжется пыль и разойдется дым от взрыва.

— Что же, мы так и будем ждать? Ничего нам не сделается. Не первый год дышим угольной пылью.

— Не годится это. В дальнейшем возьми на заметку. Вот и поток воздуха слабоват. Добавим.

Взгляд Ермека остановился на шахтерах, работавших лопатами. Забой в этом месте ушел вперед, железная дорога отстала. Ермек заметил: один из рабочих бросает уголь лопатой на очень далекое расстояние и так быстро, что двое других еле успевают грузить его в вагонетку.

— Кто это?

— Новенький. Говорит, работал в бригаде силача Хутжана.

— Подожди. Не тот ли парень, который заикается?

— Да, есть у него такой недостаток.

— Что же ты поставил его к лопате? Ай-яй-яй, Исхак! Не можешь отличить таких ценных людей. Немедленно давай ему в руки кайло и бери к себе напарником.

— Не приму! Ты отберешь у меня Дюсембека.

— Постой, не шуми! Разве Акым вырабатывает меньше старых рабочих? Если только я способен разбираться в людях, этот парень не уступит Акыму. А Дюсембеку дадим самостоятельный забой, пусть тоже обучает кого-нибудь.

Исхак внимательно пригляделся к работе заики, словно увидел его впервые, и сказал:

— Ладно, приму. С таким напарником заработок не понизится.

Ермек пошел к бремсбергу. В этом подземном мире, в два километра длиной и в километр шириной, было много разветвленных ходов. Отовсюду наплывал беспрерывный гул, отзвуки напряженной работы. Как звезды, мерцали огни ламп. Шахтеры свободно чувствовали себя здесь, на глубине, доходящей до ста двадцати метров, среди воды, пыли и сажи. Уже и в помине не было скрипящих тачек, длинного долота, пудового молота и коптящей едким дымом шахтерской лампы. Время от времени раздавался грохот взрыва, неумолчно лязгали ползущие по узкоколейке вагонетки.

Ермек дошел до бремсберга. Это был самый большой подземный ход после уклона и главного штрека. Уголь из многих печей и лав поступал через бремсберг.

Пост Жумабая находился на самой высокой точке хода. На стыке двухколейной железнодорожной линии стоял барабан. Концы намотанного на него стального троса были прикреплены к двум вагонеткам. Когда груженная углем вагонетка, гонимая собственной тяжестью, катилась вниз, под уклон, другая поднималась наверх. В обязанности Жумабая входило пускать и останавливать барабан. Голову он обвязал платком, как это делают казахские косари, полы ватника заправил в брюки. Аккуратно сложенная верхняя одежда лежала возле него; словно опасаясь, как бы кто-нибудь не стащил, он прижимал ее коленом. Но при всей своей аккуратности, даже в мелочах, он так и не мог справиться со штанами — они у него постоянно сползали вниз.

Когда Жумабай, увидев подошедшего Ермека, приподнялся, его рука по привычке потянулась к очкуру. Жумабай даже не заметил этого непроизвольного движения. Словоохотливый и веселый, он тут же начал рассказывать:

— Воля божья, я не перестаю удивляться, до чего дошел ум человека! Вагонетки сами спускаются и сами же возвращаются обратно. Это не работа, а одно удовольствие! Если бы не мастера-донбассовцы, нам нипочем бы этого не сделать.

— Верно, Жумеке! Большая Караганда создается не только силами казахов, а силами всего Советского Союза. Больше всего Москва нам помогает. Скоро получим машину, называется «электровоз». Сядет на эту машину один человек и повезет сразу пятнадцать вагонеток.

— А садятся на нее, как на коня?

— Похоже. И взнуздывают, как коня. А еще пришлют машину, которая сама рубит забой. Одна такая машина может сработать не меньше, чем тридцать — сорок кайловщиков.

— Ой-ой! Как же тогда? Ведь за ней не успеешь выбирать уголь.

— Успеем! Уголь потечет по желобу прямо в вагоны.

— Да, все возможно в теперешнее время! — воскликнул Жумабай, возбужденно проводя рукой по редкой бороденке. — Когда мы сюда приехали, эта шахта была похожа на колодец. Уголь вытаскивали ведрами. А теперь вон что делается.

Жизнь научила простодушного Жумабая понимать многое. Он забыл прежние суеверия, заставлявшие его думать, что машиной двигает шайтан. Хоть он и частенько повторял свою поговорку «воля божья», но уже отчетливо понимал — все в жизни делается руками человека. Только об одном жалел Жумабай: родился раньше многих своих товарищей по работе, а остался позади.

— Если уж я сделался рабочим, надо мне научиться управлять хотя бы одной машиной, а не только этим барабаном. Да, видать, для этого нужна грамота, — пожаловался он Ермеку.

— Почему не учитесь? Ведь вы еще не настолько стары.

— Ничего не лезет в голову. Жанабыл и Майпа пробовали меня обучить и так и этак. Ни рука, ни язык не повинуются. Воля божья, стоит мне посмотреть на бумагу, как сразу слипаются глаза.

Ермек рассмеялся. Разговаривая, Жумабай отправлял вагон за вагоном и каждый раз прикладывал к кучке возле себя кусочек угля. Выждав, когда Жумабай отвернулся, Ермек подбросил ему в кучку горсть угля.

— Что это у вас? — невинно спросил он, указывая на кучку.