Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Товарищ комиссар, лошадей я вообще не держу. Я занимался не скотоводством, а торговлей, и то немного. Сейчас у меня не осталось никаких купеческих сбережений. Есть несколько телег да несколько волов, вот с ними и промышляем. Если такие подводы вам нужны — забирайте.

— Разве можно конных догнать на волах? — заметил комиссар с усмешкой. — Если мы сами найдем у вас лошадей, то прошу не обижаться!

Аубакир промолчал, скрывая беспокойство. «Как же они могут найти?» Смятение бая видно было по его большим глазам.

В комнату вошел бедняк Саттибай, поздоровался и без всякого приглашения сел к дастархану.

— Кто тебя просил сюда? — взъерепенился Аубакир.

— Я сопровождаю этих товарищей, — многозначительно ответил Саттибай. Слово «товарищей» он произнес подчеркнуто громко и гордо поднял голову.

Когда строились поселки в долине Нуры, Саттибай ушел к строителям. Он был самым бедным, можно сказать, последним человеком в роде елибай, а теперь держится как самый главный. Раньше он не осмеливался подходить близко к тому месту, где находился Аубакир, а теперь смело прошел прямо к байскому дастархану без приглашения и даже сапоги не снял. Прислуживавший Аубакиру работник, разливая чай, высказал незваному гостю свое возмущение:

— Много воображаешь о себе!

— Ты служишь баю и воображаешь о себе. А почему мне не гордиться, если я служу Красной Армии? — рассердился Саттибай. — Ишь заступник нашелся. Наливай чай! Некогда нам. — Он повернулся к комиссару и, мешая русские, украинские и казахские слова, с помощью жестов и мимики рассказал, что белые расстреляли коммунистов в Каркаралинске. Застали их врасплох, прямо на собрании, расстреляли и ушли. Но далеко они не уйдут. Если сегодня добраться до Касагаша, обогнув холмы Семиз-кыз, то завтра будут в Каркаралах…

— Хорошо, учтем, — отозвался комиссар.

Саттибай посидел еще немного и вышел. Аубакир мучительно силился завоевать расположение комиссара, человека спокойного и рассудительного. Наглость Саттибая задела самолюбие бая, и он не удержался от вопроса:

— Товарищ комиссар, где вы нашли этого джигита?

— Не мы его нашли, а он нас. А почему это вас заинтересовало?

— Он мой земляк, я его знаю. В карты играет, врет напропалую, не прочь стянуть, что плохо лежит. Имейте в виду.

— Учтем.

Заскрипела дверь, кто-то сунулся было, но войти побоялся. Аубакир подошел к двери, открыл и увидел табунщика, хромого Рустема с заиндевевшим лицом.

— Мырза! Приехали десять красных солдат и забрали двадцать коней! — Табунщик тяжело дышал и волновался, будто угнали его собственных лошадей.

— Сказал бы, что они рабочие!

— Говорил, не поверили. Тавро подвело. Лошади были спрятаны в надежном месте. Наверно, кто-то донес.

— Где они сейчас?

— Сюда едут. Я скакал по другой дороге, опередил.

Пока Рустем извещал хозяина, во двор въехали красноармейцы. В просторном дворе стояли пушки, пулеметы, лошади, телеги, сани, армейская кухня. Два каменных дома Аубакира переполнены красноармейцами. Полк красных разместился во всех домах небольшого завода. На улице тишина, пьяных нет, выстрелов не слышно, никто не жалуется на грабеж, как это было при белых.

«Красные сжигают на своем пути все живое», — прополз по степи слух. Но народ скоро убедился, что эти слухи лживы. Те, кто прятался со страху, постепенно стали приходить в себя. Лишь один Аубакир чувствовал себя стесненно. Сейчас комиссар уличил его во лжи, но голоса не повышал.

— А вы говорили, что нет лошадей! — Комиссар опять усмехнулся холодно и гневно. — У лгуна и правдивое слово летит на ветер. Впредь не пытайтесь врать нам, провести нас трудно.

— Ей-богу, товарищ комиссар, это не мои лошади!

— И тавро не ваше?

— Тавро мое, но ставили его, кто хотел…

Не дослушав Аубакира, комиссар хмуро поднялся. Заменив обезноженных лошадей, полк выступил дальше. Саттибай ехал на винтовочный выстрел впереди всех. За ним вытянулась колонна всадников по двое. Когда голова колонны перевалила хребет, хвост все еще выходил из города. Красные бойцы шли в поход спокойно, мирно, без крика и суматохи. Белых провожали пустые угрюмые улицы, а сейчас возле домов полно народу. Степные казахи, прятавшие всякий раз свою скотину, сейчас безбоязненно сидели на лошадях. Один из аксакалов нагнулся с верблюда к стоящим возле и спросил:

— Вот эти и есть большевики?

Никто ему не ответил, взоры всех были прикованы к колонне красных.

— Одно ясно, что не белые, — пробурчал аксакал. — Кто бы они ни были — большевики или красные, — лица у них добрые. А белые пусть будут прокляты!..

Аксакал тронул своего верблюда и поехал к Аубакиру. После встречи с Петровым волнение бая еще не улеглось, а тут еще пристал аксакал:

— Салямалейкум, мырза! Живы ли вы, здоровы? Как поживают ваши дети, жены, ваши снохи и старухи? Нет ли убытка в вашем хозяйстве?

— Слава аллаху, все хорошо.

— Куда держит путь это большое войско?

— Преследуют белых.

— Кто они: красные или большевики?

— Не спрашивал.

— А я спрашивал, но никто не ответил. Наверно, красные, потому что знамя у них красное.

— Из дома нарочно за этим ехал?

— Нет, за зерном приехал. На зиму зарезал откормленного бычка, а хлеба нет. Возьми шкуру этого бычка, мырза, и дай мне зерна хоть немного.

— Нет зерна.

— Тогда дайте мне сукна или ситца, мырза, я обменяю на зерно.

— Ничего у меня нет!

— Шутите вы, мырза, есть.

— Ты в своем уме, Баумбек? Не знаешь, что я давно бросил торговать?!

— А почему бросил, милый? Разве не выгодна для тебя торговля, разве не она сделала тебя богатым? Боже мой, ты сам растоптал свое счастье!

— В такое время надо думать не о богатстве, а о том, как сохранить голову на плечах. Уж не свихнулся ты вообще, Баумбек?

Старик продолжал изумляться:

— Не понимаю, зачем людям горевать, если здоровье у них хорошее, еда есть, одежды хватает?..

Со стороны мелкими шажками подошел к ним Орынбек. На нем лисья шапка, волчья шуба, сапоги на высоких каблуках. От полицейской формы ничего не осталось, похож стал на аульного мырзу. С ходу поприветствовал он Аубакира, протянул руки, а Сарыбалу и Баумбека, стоящих рядом, не удостоил даже взглядом.

— Не такие уж они жестокие, мырза, а? — усмехнулся Орынбек. Что выражает его усмешка, понять трудно. Говорят, когда он подстрелил Хамена, то громко хохотал.

— Дорогой мой Орынбекжан, — опять вмешался Баумбек. — Я с трудом узнал тебя, Мои глаза привыкли к твоей военной форме. Где же она?

— Снял.

— Ну и хорошо сделал, противно она выглядела. Очень кстати мы встретились, дорогой. Говорят, не было бы снегу, не было бы и следу. Я ведь сосед Суйгембая, Мужика помнишь? Где его серая лошадка, которую ты брал у него на время?