Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Могу ли я запомнить все подводы, которыми приходилось пользоваться?

— Значит, та лошадь пропала. Мужик так и знал, не стал искать ее. При встрече каждый раз он мне напоминает: «Встретишь родича, забери у него моего коня». Мы с тобой ведь оба из рода каракесек? Ну ладно, ладно, я ухожу искать зерно, только прошу тебя на минутку в сторонку…

Баумбек отвел Орынбека и начал шептать ему в ухо:

— «Оближи мне губы тогда, когда они горькие, а когда сладкие — сам оближу». Мы с тобой остались детьми каракесека, хотя и не живем рядом. Осторожней действуй, дорогой, осторожней. Здешние люди смотрят на тебя косо, прямо скажу — враждебно. Поговаривают: «Лошадь Суйгембая Орынбек отдал своему родственнику», «Две кобылы, пропавшие из аула Ташеке, Орынбек зарезал в своем доме…» Вот что говорят. Ходят слухи и о том, что ты руководил кражей магазина…

— Пускай болтают, Бауеке, Орынбеку наплевать.

— Дай бог тебе силу, дорогой. Род куандык — благородный, душа у него добрая. Доброго держись, а от худого удались, лучшего ничего не подскажу. А в том, что ты отдал лошадь Суйгембая своему близкому, признайся. Извинись перед Мужиком, дорогой. Он никому зла не делает, бездетный, бедный старик.

— Э-э-э, не зря ты столько времени говорил, голову мне морочил! Так бы и сказал, что ты адвокат Суйгембая. Молодец, серый кобель, молодец! — Орынбек дернул старика за бороду, и тот затряс головой.

— Не буду, ой-бай, не буду! — запричитал старик.

Орынбек отпустил бороду.

— Так мне и надо, так и надо! — проворчал Баумбек под нос. — Зачем вмешиваться в чужое дело! — С оглядкой забравшись на верблюда, он поехал прочь.

Когда дерутся две собаки, не пройдешь мимо — заметишь. А скандала двух людей перед своими глазами Аубакир не заметил, до того задумался. Перед комиссаром он стоял бледный и жалкий, а сейчас лицо его опять стало темно-смуглым и суровым. Он несколько раз вздохнул. Полк красных уже скрылся за холмами, но Аубакир все еще смотрит в ту сторону.

Проучив Баумбека, Орынбек подошел к баю и оживленно заговорил, стараясь успокоить его:

— Я все знаю, мырза, за всем следил, но только сейчас смог прийти к вам. — Орынбек заложил насыбай под язык. — Не надо горевать. Какая польза от мрачной думы? Мое горе тяжелее вашего. У вас, самое большее, отберут богатство, а мне, возможно, отрубят голову.

— Бедняку могут простить ошибки.

— Но и для вас есть облегчение. Вы не потомственный бай, а вышедший из бедняков.

— Если все они такие, как Петров, милости не жди. Никогда еще представитель власти не отказывал мне в просьбе. Петрова я принял щедро и гостеприимно, но он все-таки забрал у меня двадцать коней.

— Пошлите меня вдогонку, я верну ваших лошадей.

— Как ты их вернешь?

— Докажу, что лошади принадлежат не вам, а заводским рабочим. Напишем бумагу с подписью двадцати рабочих.

Аубакир понял Орынбека и повел к себе. Дома усадил их вместе с табунщиком Рустемом и приказал:

— Надеюсь на вас двоих. Рустем, ты рассказывай приметы лошадей, а ты, Орынбек, составляй нужную бумагу. Ставить печать пойду на завод сам. — Выйдя во двор, он велел Сарыбале возвращаться в аул.

Стоял зимний день. Солнце перевалило за полдень, подошло время дневной молитвы. Снег падал большими хлопьями два дня и две ночи и сейчас расстилался безбрежным, мягким, пушистым, белым ковром. Яркий отблеск солнца ослеплял глаза. Сарыбала ехал по еле заметной заснеженной колее. Впереди открывался широкий белый простор, испещренный множеством следов волка, хорька, корсака, белки и мышей. Конского следа не видно, никто еще не выезжал охотиться по пороше. Сарыбала очень любит охотиться и сейчас пожалел, что эти дни просидел на заводе, вместо того чтобы выгнать зайца или волка. Постепенно от сожаления он перешел к бессвязным размышлениям.

«…Комиссар Петров — твердый человек. Тесть принял его очень хорошо, но комиссар ничуть не проявил великодушия. Аубакир виноват в том, что богат. Но разбогател он не на воровстве, а на торговле. Что осудительного в торговле?! Разве это нечестный труд?! Если красные уничтожат богачей всех подряд, без разбора, то что в этом хорошего? К чему будут стремиться тогда бедняки? Ничего не понимаю. И тестя трудно понять, он как будто себе на уме, но в то же время дружит с вором, взяточником, насильником Орынбеком. Самолично освободил его из тюрьмы и устроил в колчаковскую полицию. За эту услугу Орынбек хочет теперь отплатить и вернуть двадцать лошадей. Оба они поддерживали Колчака. Колчак грабил, разорял народ, его армия несла слезы, кровь и смерть. И отступали, как бешеные волки. Никогда не забуду черноглазую казашку-пленницу на седле у белогвардейца.

Красные не грабили, хотя по всему видно, что живется им нелегко. Один боец растирал примороженные уши, но боялся попросить шапку, лишь умоляюще моргал. Я отдал ему тымак, но он взял его только после разрешения Петрова. Они порядочные, совестливые! Белые отобрали бы сразу, без слов. Если бы остались властвовать белые, то Аубакир не выдал бы дочь за меня. Побоялся прихода красных и потому сдался. Пусть красные отнимут у баев власть».

Сарыбала мелкой рысью догнал Баумбека. Тот раскачивался на двугорбом верблюде с разорванными ноздрями и что-то мурлыкал. Не поймешь, не то поет, не то горько плачет.

— Значит, не удалось променять бычью шкуру? — спросил Сарыбала, поравнявшись.

— Если б удалось, не вез бы обратно, — ответил Баумбек и продолжал свое мурлыканье.

— Что за песня у вас, Бауеке?

— Всякая птица свою песню поет.

— От сытости или от веселого настроения?

— Не всяк весел, кто поет. Тоскливо на душе — вот и тяну. Сам знаешь, отец мой Кибат умер в девяносто лет. Не могли его похоронить на своей родине, так и зарыли на земле рода елибай. Мне уже перевалило за семьдесят. Зачем я только родился? Аллах мне дал долгую жизнь и тяжелую долю и не дал ни на минуту счастья. Да еще и люди издеваются надо мной. Ты видел, как давеча Орынбек с треском рвал мою седую бороду, но ни ты, ни мырза не сказали: «Руки прочь от старика!» Бездушный Орынбек так обращается со стариком на глазах у мырзы, которого уважает и слушается народ, и на глазах неиспорченного юноши. А если останешься наедине с таким зверем, можно ли ожидать от него хорошего?!

Сарыбала не знал, что сказать, опустил голову. Баумбек искоса посмотрел на него… «И на том спасибо, хоть понял», — подумал он, взгляд его потеплел, и старик снова замурлыкал. На развилке он попрощался:

— До свиданья, сынок. Передай отцу салем и слова моего уважения. Пусть живет он и здравствует. Во всей округе сегодня я не вижу никого справедливее Мустафы.

Солнце село, сгустились сумерки. Баумбек повернул в свой аул.

Сарыбала, поднимая снежную пыль, проскакал галопом через аулы курама. От быстрой скачки и холодного ветра у него поднялось настроение. Он мчался вперед с песней и думал о встрече с Батимой. Взошла золотая чаша луны, замерцали звезды на ясном синем небе. В родном ауле овцы уже в загонах. Загоны закрыты, вокруг тишина. Возле дома Сарыбала увидел Батиму. Она тосковала, смотрела в сторону завода и обрадовалась, услышав песню Сарыбалы…