Габиден Мустафин - Избранное. Романы

По дороге непрерывно двигались караваны подвод, в степи пасся скот; местами густо, местами в одиночку стояли юрты, черными курганами поднимались старые отвалы породы и шлака.

Машина мчалась вперед. Поселок уже близко. Чайков спросил:

— Где думаете остановиться?

— Здесь живет рабочий Сейткали. Он знает меня с детства.

— Я знаю его. Сейчас работает десятником. Вон в том бараке живет.

Машина остановилась. Возле одного из приземистых бараков, оставшихся со времен англичан, сидел мужчина с желтым лицом, скручивая папиросу из махорки. Взглянув на подъехавших, он быстро встал, воскликнул басом:

— Уж не Мейрам ли? Подойди ближе! Сколько лет не виделись!

Он обнял Мейрама, стал целовать. Их объятия затянулись надолго, расспросам не виделось конца. Чайков торопился.

— Разрешите, Мейрам Омарович, попрощаться… Меня ждет степь.

— Спасибо, Анатолий Федорович! Спасибо за рассказы. Хоть здесь и родные мои места, но вы о них знаете больше, чем я. Обещаете новую встречу?

— Не меньше вас буду ждать ее.

Чайков уехал. Сейткали повел Мейрама в дом.

Назавтра, едва взошло солнце, Мейрам вместе с Сейткали пошли к Щербакову.

На небе — ни облачка. День обещал быть жарким, душным. Воздух насыщен острым запахом угля. Из механической мастерской доносились резкие удары молота. Возле первой шахты работала группа людей: одни поднимали уголь бадьей на поверхность, другие грузили его на тачки, везли и сваливали в кучи. Неподалеку, на холме, лениво бродили коровы.

Мейрам, несколько лет проживший в многолюдной, бурной Москве, почувствовал смущение перед тем, что увидел здесь. Маленький поселок, кустарная шахта. По склонам холмов вьются дороги, поросшие травой, — так мало по ним ездили. Сейчас по этим дорогам, поднимая пыль и приминая траву, тянутся караваны. В соседней низине, богатой пастбищами, рассыпались аулы, кольцом окружившие Караганду.

— А все-таки оживает степь! — проговорил Мейрам. Он шел неторопливо, внимательно присматриваясь ко всему.

— Прибавим-ка шагу, а то, пожалуй, не застанем его, — поторопил Сейткали. Он продолжал разговор, начатый еще дома: — Щербаков — опытный в нашем деле человек, хорошо знает шахту.

Они подошли к невысокому каменному дому под новой, недавно перекрытой крышей.

У дверей стояли легкие дрожки, запряженные гнедой лошадью. На дрожках, напевая вполголоса, сидел молоденький кучер-казах.

— Видишь, Щербаков собирается уезжать, — сказал Сейткали.

Он хотел было открыть дверь, но Мейрам задержал его руку и постучался.

— Прошу, войдите! — послышался из-за двери густой голос.

Щербаков сидел перед грубо сколоченным непокрытым столом в одной рубашке и брился. Он легко встал навстречу пришедшим, сказал:

— Здравствуйте, добрый день!

Мейрам протянул руку, назвав себя:

— Мейрам Омарович Омаров.

— Очень рад. Сергей Петрович Щербаков. Прошу садиться. Извините, пожалуйста, сейчас закончу.

Лицо у него намылено, рукава рубашки засучены, ворот распахнут; лоб широкий, выпуклый, подбородок крутой; сильные, мускулистые руки ниже локтей поросли черным волосом. Он с первого взгляда производил впечатление человека живого и радушного.

На столе, рядом с маленьким зеркальцем, в рамке под стеклом — фотография женщины лет сорока на вид. Глаза веселые, умные; смотрит так, что, кажется, вот-вот услышишь от нее приветливое слово.

К карточке прислонен заклеенный конверт. Мейрам невольно прочел адрес: «Москва… Антонине Федоровне Щербаковой». Значит, жена. В небольшой комнате, с куполообразным, как в юрте, низким потолком, вещей мало: простая железная койка, стол и большой чемодан, на дверном косяке висит шахтерская лампочка. Мейрам подумал: «Должно быть, из старых большевиков, подпольщиком был — на всю жизнь привык к скромной, походной обстановке».

Мейрам не ошибся в своей догадке. В Коммунистической партии Сергей Петрович состоял с 1914 года. В волосах его уже густо пробилась седина, хотя ему недавно минуло только сорок пять лет. Тридцать два года тому назад его отец, шахтер, Петр Алексеевич, во время забастовки рабочих на одной из шахт Донбасса был ранен полицейской саблей. Бородатый, большой, он, не обращая внимания на льющуюся кровь из рассеченного левого плеча, поднял кулак и громко крикнул:

— За нашу кровь отплатите кровью!

В это время Сережа возвращался из школы. Под мышкой у него вместе с книгами была рогатка. Мальчика охватила жгучая жалость к отцу и ненависть к длинноусому полицейскому, сидевшему на рыжей лошади и с криком «разойдись» размахивавшему саблей. Сережа вскинул рогатку, прицелился. Гайка, пущенная меткой рукой, попала полицейскому в лицо. Он схватился за гриву коня и припал к луке.

Через год Петр Алексеевич умер. После него остались два сына и дочь, самому старшему — Сереже — было четырнадцать лет. Тяжелые времена наступили в семье. Сколько раз в сумерках, в холодной комнате молчаливо сидели вокруг матери полуголодные ребятишки. Завтра не на что купить хлеба. Печален был кареглазый Коля, еще недавно такой непоседливый; всхлипывала шестилетняя Светлана.

Однажды Анна Никифоровна, женщина спокойного и твердого нрава — лицом и характером Сергей пошел в нее, — со вздохом сказала:

— Придется тебе, Сережа, ученье бросить. В семье ты самый старший, заботы ложатся на тебя.

Был у покойного Петра Алексеевича верный дружок, хотя и младше его, — слесарь Борис Михайлович Козлов. Он-то и помог Сергею устроиться на работу в шахте.

Серьезный, с виду медлительный, неразговорчивый подросток впрягся в шахтерскую лямку. Начал он с разносчика ламп, потом стал коногоном. Был он и саночником — в низком грязном забое ползал на четвереньках и возил тяжелые сани, груженные углем. В восемнадцать лет Сергей взял в руки кайло, стал забойщиком.

Каторжная жизнь, горе семьи научили его многое понимать. Он уже знал, что не вырваться ему из темного забоя, не увидеть света до тех пор, пока и шахтой и жизнью рабочих распоряжается капиталист. Только в борьбе с хозяевами шахтеры добьются лучшей доли. И когда Борис Михайлович впервые позвал Сергея на собрание подпольного кружка, юноша охотно пошел.

Война 1914 года застала Сергея уже большевиком. На фронте он распространял антивоенные листовки, был активным партийным агитатором.

А в начале гражданской войны Сергей Щербаков вступил в Красную Армию.

Таков был Сергей Петрович Щербаков, с которым только что познакомился Мейрам, такова была его жизнь в прошлом.

Кончив бриться, Сергей Петрович надел пиджак, подсел к гостям:

— Теперь можно и поговорить.

— Вот, пожалуйста, — Мейрам протянул ему документ, выданный краевым комитетом партии.