Габиден Мустафин - Избранное. Романы

В левой стороне юрты, которая по прежнему обычаю считалась женской, кухонной, лежала пожилая женщина. У перегородки, сплетенной из чия, стоял черный как смола торсук, на кереге висели кайло и лопата. Все это успел рассмотреть Мейрам, прежде чем, вежливо поздоровавшись, сел рядом с бородатым мужчиной.

Знакомый человек, встретивший Мейрама перед юртой, остался стоять у входа. То ли у него бедра были узкие, то ли штаны из овчины слабо завязаны, но он их все время поддергивал и беспокойно поглядывал то на лежащую женщину, то на девушек.

— Ардакжан, Майпажан! Поставьте самовар, — не поднимая головы, сказала женщина, лежавшая на другой половине. — Мне поясница не дает встать.

Девушки поспешно стали собирать свои тетради.

— Если только для меня, не ставьте самовара, — сказал Мейрам, повернувшись к девушкам.

Ему бросилась в глаза лежавшая на столе книга — «Анна Каренина». На душе у него стало радостно при виде того, что в юрте казаха, приехавшего из степи, можно увидеть произведение Толстого. Он уже не сомневался в том, что книгу читает девушка, так поразившая его своей красотой. Но он еще не знал, как ее зовут. Не знал и того, кто эти двое мужчин, кому из них больная женщина приходится женой.

— Воля божья, — сказал в это время мужчина, встретивший Мейрама, — жена у меня что-то заболела.

Девушка, сидевшая рядом с красавицей, большими своими глазами была похожа на больную женщину, а всей своей немного сутулой фигурой — на ее мужа. Бородатый мужчина со впалыми щеками, до сих пор безмолвно сидевший рядом с Мейрамом, теперь заговорил:

— Ардак, гость не хочет чаю, подай кумыс.

Теперь Мейрам узнал имя красавицы и кто ее отец.

Ардак поднялась. На ней было довольно поношенное платье из синего репса, городского покроя. Свободный ворот открывал белую шею, чуть розовую от загара. По городской моде того времени волосы у нее были подстрижены и зачесаны назад. Держалась девушка свободно, не смущалась, но когда наклонилась, подавая Мейраму кумыс в китайской пиале, ее алые губы чуть дрогнули, а лицо покрылось легким румянцем. Мейраму показалось, что при этом блеснули ее черные глаза, полные какого-то затаенного тревожного чувства. Хотелось услышать ее голос. Ардак молчала, должно быть, стеснялась заговорить в присутствии старших. Мейрам решил вовлечь ее в общий разговор.

— Кто хозяин этого кайла? — спросил он, кивнув головой на инструмент.

— Я. Вы видели меня в шахте, — отозвался мужчина. — Приехали, по воле божьей, подзаработать, да, оказывается, не такое простое это дело, не сразу научишься владеть кайлом.

Мейрам вспомнил: это был один из рабочих бригады Хутжана.

— Я тогда забыл спросить ваше имя.

— Меня зовут Жумабай.

— Кажется, я и вас видел в шахте? — спросил Мейрам соседа.

— Да, видели, — подтвердил Жумабай. — Он работает на отвале. По воле божьей, мы с ним нежданно-негаданно встретились и вот живем вместе.

— Издалека он?

Не зная, что ответить, Жумабай взглянул на бородатого. Тот некоторое время не отзывался, потом, ни на кого не глядя, сказал:

— Издалека, из Семипалатинского округа.

Было видно, что он не охотник рассказывать. Мейрам не стал допытываться и спросил девушку:

— Эту книгу вы читаете, сестренка?

Ардак ответила коротко:

— Да.

— Занимаетесь со своей подружкой?

— Здесь же нет школы, — тихо сказала Ардак. — Вот и помогаю ей обучиться грамоте.

— Хорошее дело. Многие еще неграмотны…

Было похоже, отец девушки не хотел, чтобы между Ардак и Мейрамом завязалась беседа. Он сказал:

— Пожалуй, пора доить кобылицу.

Взяв ведро, девушки вышли из юрты. Мейрам проводил их взглядом. Через открытый вход было видно: в отдалении паслась стреноженная гнедая кобылица, к ее недоуздку был привязан жеребенок.

Теперь Мейраму стало скучно в юрте, разговор не клеился. Поблагодарив хозяев за гостеприимство, он вышел.

Еще недавно в небе плыли обрывки облаков, сейчас небосклон очистился. Солнце стояло высоко. Время обеда. Бледно-синий дым, медленно поднимаясь в безветрии из тунлюков многочисленных юрт, висел над аулами. С возвышенности, от шахты, донесся звук ударов в рельс. По дороге в обе стороны шли рабочие, тянулись подводы. Скот, с утра бродивший возле аулов и колодцев, теперь пасся в стороне.

Мейрам не мог отвлечься от мыслей о девушке, часто оглядывался. Ардак тоже оглянулась два раза. Только он не мог понять, куда она смотрит, — на него или что-нибудь другое заинтересован ло ее.

Девушки звонко запели «Аккум».

Мелодичные девичьи голоса, красивая Ардак, цветущая степь кругом!.. Мейрам шел, словно опьяненный. А в голове — неотступная мысль: как бы поближе познакомиться с Ардак? И что за человек ее молчаливый отец?

Пусть Мейрам сам попробует разобраться в своих переживаниях, а мы тем временем начнем рассказ об этой девушке и ее отце.

Давние годы… Большая белая юрта. Куски войлока, которым покрыта она снаружи и внутри, вплоть до тунлюка, расшиты полосками красного сукна и скреплены цветными ковровыми тесьмами шириною в полную четверть. Эти сорок две ковровые тесьмы, украшающие юрту, три года ткала красноглазая старушка, которая сидит сейчас под палящим солнцем у земляного очага и варит курт — кислый сыр. На ней совсем ветхий бешмет, который она когда-то получила за свой трехлетний тяжелый труд.

За аулом стояли привязанные к жели жеребята. Возле них толпились кобылицы, число которых было так велико, что пока дояры [45] В байском хозяйстве в большинстве случаев кобылиц доили мужчины. доходили до другого конца жели, уже наступало время новой дойки. Босые парни в кожаных полуфартуках, засучив шаровары, уносили надоенное молоко в ведрах. За доярами присматривал сухощавый старичок с реденькой бородкой. Это был муж старушки, сидевшей у очага. Как-то он попросил у владельца юрты лошадь съездить по делу. Лошадь у него украли. Чтобы отработать долг, старичок два года трудился над богатым, разукрашенным многоцветными красками остовом юрты, но все-таки еще оставался должником хозяина.

Направо от хозяйского жилья стояла невзрачная серая юрта, а налево другая, совсем маленькая, закопченная до черноты. Между ними протянута веревка, к ней привязывали иноходцев и скакунов, на которых ездил только сам мырза. В тени белой юрты поставлена повозка с поднятыми оглоблями, покрытая брезентом. Под повозкой, рядом с черно-пегим псом, храпел пастух, укрывшись попоной и подложив под голову седло. Непрерывное гавканье пса и громкие голоса людей в юрте, опьяневших от обильно выпитого кумыса, заставляли пастуха то и дело переворачиваться с боку на бок.

Девочка двух-трех лет, со сверкающими черными глазами и спущенной до бровей челкой, подбежала к повозке, залезла под нее и устроилась между псом и пастухом. Нахмурив брови и надув щечки, она с удивлением смотрела в лицо спящему, из ноздрей которого вырывался неприятный храп, а губы издавали чмокающий звук «боп-боп». Но вскоре осмелела, пододвинулась ближе, дотронулась кончиками пальцев до его черных усов, шевелившихся от дыхания, и тут же отдернула руку. Спящий не шелохнулся. Тогда девочка облокотилась на грудь пастуха и стала играть его усами.