Николай Мординов - Беда

— Читай, Катя!

— Катя, а ну!

— Что читать?

— Что хочешь!

Катя раскрыла книгу, заглянула в нее, но тут же захлопнула и начала, сперва смущаясь, потом все уверенней:

— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный».

Катя не только не заглядывала больше в книгу, она даже глаза закрыла.

Но люди этого не замечали. Они слушали.

— «Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:

— Пусть сильнее грянет буря!..»

Катя кончила. Смущенно улыбаясь, она смотрела на притихших друзей и мяла в руках книгу.

Первым нарушил молчание Фокин. Он глубоко вздохнул и совсем тихо и не очень уверенно произнес:

— А все-таки черной молнии не бывает… Никто даже не посмотрел в его сторону.

Так прошел седьмой день.

Тесно прижавшись друг к другу и хорошо согревшись, Николай и Вася могли бы спать еще сколько угодно. Неизвестно, кто из них проснулся первым и разбудил другого, но, когда они вышли, было еще темно и очень холодно.

После того как они проделали нечто вроде зарядки, сонливая вялость прошла, и парни принялись разводить костер.

Над туманными очертаниями тайги наметилась едва заметная, белесая полоска. Постепенно она начала расширяться и светлеть, потом заалела, и над ней тотчас возникла другая, нежная и тоненькая. И так одна над другой вспыхивали полосы света. И это напоминало широкие ступени гигантской лестницы, поднимающейся от самого моря, гудящего и кипящего у подножия какого-нибудь прекрасного и шумного города, расположенного на склоне горы.

Трудно представить себе рассвет с чужих слов. Надо самому его увидеть, дивиться и радоваться. Надо стараться не пропустить ни одного раннего утра. Ведь каждый раз по-новому светает и по-новому восходит солнце!

— Ворон что-то не летит, — протянул Вася, не отрывая глаз от радужных ступеней.

— Ну и пусть! А воробьи прилетят, непременно прилетят! — Тогойкин поднял обломок фанеры, чуть отбежал, положил его на снег, размял сухарик и насыпал крошки на дощечку. — Для милых гостей стол готов!

Радужные ступени разом вздрогнули, заколебались и слились воедино. Вся восточная сторона неба занялась пылающими волнами утреннего зарева. И вдруг по снегу рассыпалась густая стая воробьев, — казалось, само зарево разбрызгало по земле птичек.

С щебетом и гомоном они раскатились было в разные стороны, но тут же собрались вместе и снова рассыпались. И вот, разом защебетав, мягко тренькнув крылышками, одни бегом, другие лётом, они оказались на дощечке и закипели на ней. Только Трифон Трифоныч, важно нахохлившись, остался на месте. Сам величиной со щепотку сухих перышек, он весь затрясся и задрожал — то ли чистя клювиком между коготками, то ли почесывая коготком своим за ухом. Когда туалет был закончен, он, то и дело останавливаясь и пятясь задом, поскакал к нашим друзьям. Приблизившись, воробушек быстро защебетал, что-то рассказывая, поплясал на своих тоненьких ножках, встал передом, потом повернулся бочком. Ободранный хвостик его стал будто чуть прямее, и маховые перышки крыльев казались не такими общипанными. Молодец этот, видно, начисто отмыл лучами сегодняшнего утра все свои застарелые болячки.

Воробей бойко щебетал, казалось сообщая своим собратьям: «Близко, близко! Люди близко!»

Тогойкин бросил ему сухарик с крупную дробину, мельче не смог размолоть. Воробей сунул в снег клювик, выхватил оттуда сухарик, подлетел к своим и бросил его сверху. Послышался легкий стук об дощечку. Птицы испуганно разлетелись в стороны. Ребята перемигнулись и заулыбались. Трифон Трифоныч быстро нашел отскочивший далеко от доски сухарик, опустился на дощечку и принялся деловито дробить его клювиком.

— Ребята! — закричал Семен Ильич, выглянув из самолета.

Парни побежали на зов.

Ничего не говоря, вроде бы крадучись, Семен Ильич тихонько подошел к лыже и с треском вырвал ее из правилок. Посмотрел, прищурил глаз, постучал пальцем и громко сказал:

— Еще лучше тех! Вот бы ей пару…

Притихшие в ожидании парни повели старика к костру и усадили там. А сами набили снегом бак и поставили кипятить чай.

Старик порылся в карманах, достал большой железный гвоздь, обмотал шляпку носовым платком, а острый конец сунул в огонь. Время от времени он насыпал на платок снег и прихлопывал ладонью. Потом вытаскивал гвоздь из огня и раскаленный конец прикладывал к самому кончику лыжи. Над ней извивалась тоненькая струйка дыма, и слышалось легкое шипение. Эту процедуру он проделал несколько раз, пока на лыже не появилось круглое отверстие.

— Завтра утром, сыночек, придется тебе отправиться в путь. — Старик глубоко вздохнул. — Сегодня хорошенько отдохни… Пару бы для этой… Пойду еще разок хорошенько посмотрю. Ты, Коля, попробуй эту лыжу.

Парни прекрасно знали, что старик больше не найдет фанеры, но из уважения к нему ничего не сказали.

А Тогойкин, чтобы опробовать новую лыжу, пошел осматривать петли.

Видно, как только он вчера ушел, вороны прилетали сюда и осторожно разведывали местность, сначала с воздуха, затем один из них сел на снег, одолеваемый жадностью, подскочил к остаткам куропатки и начал клевать. Но не тут-то было — запутался одной ногой в петле. Он несколько раз взлетал и падал, потом, проваливаясь в снег, поволок за собой палку, к которой была привязана петля.

«Теперь-то, наверное, недалеко ушел ты, разбойник!» — подумал Тогойкин и пошел по следу. Цепляя палкой за тальники и кочки, вор пятился назад, тем самым высвобождая ее из петли.

И хитрый же, прохвост!

Выбирая более чистые и ровные места, хищник, прошел около километра и наконец затянул палку под лежавшее поперек пути дерево. И настала для него черная минута. Тут прилетел на шумок второй ворон, и они начали долбить палку своими мощными клювами с двух концов. Долго они бились, оставили вокруг много перьев, плотно утоптали снег и улетели сегодня утром, все-таки сломав палку.

Ночные разбойники!..

Тогойкин вернулся к петлям.

Вчера, когда тут бился ворон, когда поднялся великий переполох сверху и снизу, куропатки, видно, улетели.

Николай решил вернуться по тем местам, где он был в прошлый раз.

Он пошел прямо на север вдоль русла того же ручейка. И удивился, как быстро русло сузилось и стало глубже. В скором времени Николай оказался на том месте, где его остановил крутой яр, по обеим сторонам которого шумела вековая тайга. Когда он снимал лыжи, где-то в густых еловых лапах засвистели рябчики, но он их не видел. Да разве они сами покажутся!