Пётр Лебеденко - Четвертый разворот

Истины ради стоит сказать: «профессор» Юта был человеком отнюдь не тщеславным, и у него не возникало желания стать доктором исторических наук. Может быть, именно поэтому он за четыре года учебы перешел всего на второй курс. За несдачу зачетов его исключали из одного института, он без всякой обиды забирал документы и посылал их в другой. «Учиться я все равно буду! — говорил Юта. — Потому что, помимо всего прочего, авиатор должен быть всесторонне образованным человеком. Он должен многое знать, должен красиво и четко выражать свои мысли…»

— Авиатор прежде всего не должен быть болтливым, — говорил Юте второй пилот Саша Дубилин. — Болтливость вообще не украшает человека, а ты…

— Я не болтлив, — добродушно отвечал Юта. — Я красноречив. Ты что-нибудь знаешь о Цицероне?

— Знаю. Такой же балабон, как и ты.

— Темнота! — восклицал Юта. — Непродуваемая темнота! Удивляюсь, как Аэрофлот может существовать, имея такие кадры!

Юта и вправду иногда надоедал своей болтовней, но представить себе экипаж без Юты было невозможно. Отзывчивый, всегда веселый, он, по выражению бортпроводницы Наташи, «вписался в пейзаж».

…Они летели по специальному заданию, везя срочный груз для какого-то завода-гиганта, расположенного почти на самой окраине страны. В густой темноте горы, леса, холмы и рощи сливались в одно черное пятно и лишь реки, если над ними не висела облачность, тускло поблескивали внизу, точно растекшийся по желобам остывающий металл.

На борту самолета, кроме груза, находилось девять человек: три инженера с завода, два журналиста, две девушки-аспирантки и двое пожилых, почти с одинаковыми бородками, людей — не то археологов, не то геологов. Никто о них толком ничего не знал: они как вошли в самолет, как устроились на своих местах — так и погрузились в дремоту, сморенные усталостью.

К трем часам ночи, когда большая часть пути после промежуточной посадки была уже пройдена, земля совсем перестала просматриваться. Только слева, на высоте трех-четырех тысяч метров изредка вспыхивали короткие молнии, освещая мощные скопления грозовых облаков. Потом такие же вспышки они увидели впереди и справа. Наверное, циклон распространился на огромное пространство в теперь лез все выше и выше, точно какие-то неведомые силы поднимали его над землей.

Выглянув из штурманской, Юта сказал:

— Отказал локатор. — И, как бы подчеркивая, что он не придает этому событию особенного значения, добавил: — Вы знаете, кто такой Зевс? Это — божество, которое ловит руками молнии и швыряет их куда попало. Чудак человек этот Зевс. Когда Прометей украл огонь, чтобы принесли его людям, Зевс приковал Прометея к скале, и дикие орлы день и ночь клевали его печень.

— Прикрой на время свой репродуктор, — сказал Саша Дубилин. — Ты знаешь, какие в этих местах бывают циклоны? Твой Зевс просто жалкий клоун в сравнении с тем, что вытворяют здесь циклоны. И если нам придется пробивать вот такую карусель — веселого будет мало…

Сверху теперь казалось, что горит, полыхает молниями вся земля. Огненные стрелы чертили невидимый горизонт слева, справа, впереди и сзади. Мощные потоки воздуха били под крылья, машина дрожала, ее бросало вверх и вниз с такой стремительностью, будто гроза проходила под самым самолетом.

Алеша приказал радисту:

— Через каждые десять минут запрашивай погоду в пункте посадки. Что там они дают сейчас?

— Давление падает, но грозы еще нет. Говорят, может пройти стороной.

Алеша подозвал бортпроводницу и, кивнув на дверь кабины, сказал:

— Ты иди туда, Наташа. Если начнут спрашивать, успокой: ничего, мол, страшного нет… Юта, что прошли по расчету?

— Тайжинск, командир. Лету еще сорок минут.

Юта летал штурманом уже пятый год, но ему никогда не приходилось видеть что-нибудь подобное. Бывало, конечно, что они натыкались на грозу, однако ничего похожего на это море огня он не наблюдал. Озабоченность командира корабля, его необычная сосредоточенность и появившаяся в голосе и в лице суровость пугали Юту, вызывали в нем невольную тревогу. Он старался держаться, скрывал подступавшее к нему чувство страха, и все же каждый раз, когда самолет встряхивало особенно сильно и когда ему казалось, что молнии проходят почти рядом с машиной, Юта заметно бледнел и поглядывал то на Алешу Луганова, то на второго пилота.

Радист глухо сказал:

— Командир, они передают, что их накрывает гроза. И давление продолжает падать.

— Черт! — выругался Алеша. — Похоже, что влипли…

А через десяток минут радист доложил:

— Командир, они закрыли аэропорт… Говорят, что принять не могут. Гроза и ураганный ветер.

— Срочно свяжись с АДХ Холмска! — крикнул Алеша. — Что там у них? Юта, расчет на Холмск!

В кабину вошла Наташа. В ее широко открытых глазах было столько тревоги, точно она одна понимала, какая неминуемая опасность нависла над ними.

— Как люди, Наташа? — спросил Алеша. — Не паникуют?

— Нет. Прилипли к иллюминаторам, как мухи. Любуются грозой.

— Отлично. Возвращайся к ним.

Наташа снова ушла. Из Тайжинска спросили:

— Сколько у вас горючего? Вам надо тянуть до Холмска… Как поняли? Ложитесь на курс Холмска… Как поняли, спрашиваем?

Холмск был далеко. За горами, за лесами, за синими реками. Как в сказке. Над Холмском сейчас горели звезды и стояла райская тишина — Холмск был землей обетованной. До этой земли, как сказал Юта, лететь надо час тридцать минут. И горючего в баках, как сказал механик и как показывали приборы, осталось тоже на час тридцать. И ни одного аэропорта на пути. Только леса и горы, да синие реки…

— Идем на Холмск, — сказал Алеша Тайжинску.

— Дотянете? — спросили оттуда.

— Возможно, — ответил Алеша.

И посмотрел на Юту. Юта стоял за его спиной, и в глазах у него была тоска. Обыкновенная тоска по земле и всему, что на ней осталось. Юта не хотел думать о плохом, но как же он мог об этом не думать, если все складывалось очень скверно? Горючего на час тридцать, а час тридцать — до Холмска, это если лететь строго по прямой. Но впереди — мощные грозовые скопления, которые не раз придется обходить стороной. Значит, горючего не хватит. Пройдет девяносто минут, и моторы заглохнут. Командир, наверное, прикажет: «Всем — в хвост!» Это для того, чтобы у них остался хотя какой-то шанс не расплющиться от лобового удара. Один шанс на тысячу. Не больше. У командира-то и этого шанса не будет… Но он все равно никому не позволит находиться в кабине…

— Повторите, что вы сказали! — крикнули из Тайжинска.

— Попытаемся дотянуть, — ответил Алеша.

А Юта подумал: «А если не дотянем — сыграем в ящик… Ты так и сказал бы им, Алеша. Или они сами об этом знают?»

Он сел на свое место и посмотрел на второго пилота. Саша Дубилин тоже взглянул на него. И чуть заметно улыбнулся. Черта с два поймешь, чему Дубилин улыбается! То ли подбадривает, то ли посмеивается: «Ну как, мол, профессор, уже тускнеешь?» Сам-то он умеет ничего не показывать. Что бы ни происходило вокруг — Дубилин всегда один и тот же. Невозмутимый, как Будда. У кого он научился быть таким? У отца?..