Пётр Лебеденко - Четвертый разворот

Она увидела проходившего мимо них моряка, крикнула ему:

— Эй, Паурино, ты что, не узнаешь старых друзей? А ну-ка, подойди сюда. Иди, иди, не стесняйся… Вот тебе шикарный букет цветов — отнесешь его своей женушке, своей бочке с тресковым жиром… Санта Мария, как это мужчины не понимают, что какой бы худющей женщина ни была, в ней всегда больше смаку. Ну ладно, я на тебя не в обиде, Паурино, когда-то тебе и со мной было хорошо. Плати денежки за цветы! Или ты думал, что их собирали специально для того, чтобы бесплатно преподнести своей моржихе?.. Еще сто лир, не обеднеешь! Получай, Аннина… А ты, Паурино, можешь идти, спасибо за внимание…

Клоринда болтала без умолку. Обо всем и ни о чем. Иногда она забывала, что ее кто-то слушает, и говорила как бы сама с собой. То вспоминала богатого римлянина, с которым она провела на Капри целую неделю и заработала несколько тысяч лир, то с чисто итальянской темпераментностью на чем свет кляла какого-то боцмана, который не только не заплатил ей ни лиры, но даже, мерзавец такой, выпил за ее счет четыре бутылки «бароло».

— Этакая сволочь! — говорила Клоринда. — Четыре бутылки «бароло» и целую гору закусок, понимаешь? В кантине Паланти, куда я его повела, чтобы он угостил меня ужином. «Заказывай все, что хочешь, Клоринда!» Я и начала заказывать. Он ест, и я ем, он пьет, и я пью… Потом он спрашивает: «Где тут на двери нарисован синьор? Я на минутку…» С тем и прощай… Кончетта подняла такую бучу, что мне пришлось заплатить за обоих… Встретился бы он мне хоть один разок, этот тип!..

Анна слушала ее болтовню со смешанным чувством жалости к Клоринде и каким-то невольным уважением к ней за ее вот такое удивительно легкое отношение к жизни, на которую — Анна не могла этого не видеть — Клоринда готова была плюнуть в любой момент. Сама Анна так не могла. С тех пор как там, в Высоком Дубе, Винченцо вытащил ее из петли, она хваталась за жизнь с такой цепкостью, точно ожидала от нее невесть каких райских благ. И знала ведь, что ждать нечего, а все же страшилась любого конца, дрожала перед мыслью, что конец может наступить нежданно-негаданно, и не в ее силах ни отсрочить его, ни избегнуть, каким бы страшным он ни был…

Правда, когда она думала, что ждать ей больше нечего, в каком-то дальнем уголке ее сознания все время вспыхивала и потухала одна и та же мысль: «А мой Алешка?..»

Казалось бы, время должно притуплять всякую боль, должно сглаживать остроту ощущений, однако у Анны все было наоборот. Чем больше проходило времени, тем сильнее давила тоска по сыну. Она не хотела верить, что больше никогда его не увидит. Силясь представить, какой он сейчас есть, ее Алешка, Анна в своем воображении лепила его образ и, закрыв глаза, упивалась мелькавшими перед ней картинами. Она видела Алешку то совсем маленьким мальчишкой, стремглав мчавшимся с такими же озорниками, как сам, то подростком, почему-то в гневе сдвинувшим брови и страшно похожим на Клима Луганова. «Чего ты сердишься, малыш? — Анна говорила с ним вслух, будто он стоял рядом. — Ты по-прежнему не хочешь простить свою мать?»

И она начинала плакать. Алешка, взглянув на нее, улыбался:

— Не надо. В конце концов все забудется…

— Что — забудется? — спрашивала она.

Но его уже не было. Он исчезал, растворялся, а Анна продолжала кричать:

— Что забудется?

Ей так хотелось верить, что забудется все плохое и однажды Алешка скажет: «Идем со мной…»

Вот этого она и ждала.

Клоринда вдруг умолкла, словно погрузившись в свои мысли. Она даже закрыла лицо руками, и Анна, случайно бросив взгляд на ее худые, почти прозрачные пальцы, увидела, как они мелко и нервно вздрагивают. И шея Клоринды, по-детски худая и по-старчески сморщенная, тоже вздрагивала, будто Клоринда тихонько плакала.

— Сколько тебе лет, Клоринда? — невольно вырвалось у Анны.

Клоринда отбросила руки от лица, удивленно взглянула на Анну:

— Сколько мне лет? Тысяча! Тысяча и ни одного дня меньше, могу поклясться в этом всеми святыми на свете! Не веришь?

Анна пожала плечами и промолчала.

— А ты верь! — с горячностью воскликнула Клоринда. — Верь, и все. И не удивляйся. Если человек в среднем живет пятьдесят лет, так я прожила двадцать таких жизней. Двадцать, слышишь? На двадцать жизней наплакалась, насмеялась и настрадалась. Теперь уже не страдаю и не плачу. Опустела чаша, в которой плескались слезы. Теперь я только смеюсь. И еще злюсь. Чаша со злом не опустела… А чего это ты вдруг спросила, сколько мне лет? Я выгляжу очень старой?

— Нет, я просто так, из любопытства.

— Молоденькой меня, конечно, не назовешь, — усмехнулась Клоринда. Хотела что-то добавить, но, увидев приближающегося к ним мужчину в светлом костюме и с тростью в руках, оживилась: — Смотри-ка, сам синьор Мариотти! Ты знаешь синьора Мариотти? Нет? У него денег — как в грязном коровнике навоза. Делец! Ловит простачков, всучивает им дрянные часы, которые останавливаются после второго завода, и кладет в карман тысячи… Синьор Мариотти, не меня ли вы ищете?! — воскликнула она, привстав и сделав что-то похожее на реверанс. — Я очень счастлива, что вы меня не забыли!

Делец скользнул взглядом по Клоринде и уставился на Анну. Уставился так, будто увидел диковинку. Он даже прищелкнул пальцами, выражая этим жестом не то удивление, не то восхищение. Потом бесцеремонно спросил:

— Как тебя зовут, красотка?

Ответила Клоринда:

— Ее зовут Анниной, синьор Мариотти. Она из России. Не правда ли, она не хуже любого из тех цветов, которые лежат в ее корзине?

— Если не лучше, — сказал Мариотти. И снова обратился к Анне: — Ты действительно из России, девочка? Вот уж никогда не думал, что в России водятся такие красотки. Ты почему молчишь, крошка?

— Вы хотите купить цветов? — сдержанно спросила Анна.

— Цветов? Да-да, конечно! Дай-ка мне несколько букетиков. Подбери по своему вкусу… Хотя… Знаешь что, Аннина, мне нужны все твои цветы. Все, понимаешь? Вся корзинка. Можешь ли ты продать мне всю корзинку? Вот и отлично! О цене мы договариваться не будем… Клоринда, ты, конечно, помнишь, где я обитаю? Проводишь туда Аннину через пару часов. Держи-ка задаток, плутовка, и не говори, что синьор Мариотти стал менее щедрым, чем был раньше.

Сунув Клоринде бумажку, Мариотти еще раз окинул взглядом Анну и ушел, помахивая тростью.

— Ну и тип! — сказала Анна. — Ему нужна вся корзина цветов. Знаю, какие цветы ему нужны!

Клоринда засмеялась:

— Он, конечно, выберет для себя только один… Повезло тебе, Аннина. Мариотти умеет быть щедрым, уж мне-то об этом известно… Да и мне повезло. Надеюсь, что он оценит и мою услугу. Прикрывай свою лавочку, пойдем к Кончетте отметим нашу удачу. А заодно и наше знакомство.

Анна продолжала сидеть, украдкой поглядывая на Клоринду. «Ну и знакомство! — усмехнулась она про себя. — Лучшего и придумать трудно. Неужели она и вправду верит, что я отправлюсь к этому тину?» Ей вдруг стало не по себе: она не только сидит рядом с этой падшей женщиной, но и разговаривает с ней как равная с равной, будто между ними нет никакой разницы. Кто ей позволил, этой уличной проститутке, вести себя так, точно они подруги!