Пётр Лебеденко - Четвертый разворот

Они смеялись от восторга, смеялись зло и ненавидяще. И только Моррони без тени улыбки на лице мрачно поглядывал по сторонам. Казалось, он не принимает во всем этом никакого участия, но Фачченда видел, что и он наслаждается его позором.

И вдруг прямо перед собой Фачченда увидел Клоринду. На ее бледном лице особенно выделялись большие карие глаза, в которых застыла ярость. Именно застыла, устоялась, прижилась вместе с отчаянием и ненавистью.

Приглушенно, с заметной хрипотцой, Клоринда спросила:

— Узнаете, синьор? — И громко, почти властно прикрикнула на женщин: — А ну, хватит визжать!

Фачченда молчал. И невольно пятился назад с ужасом ожидая, что сейчас снова кто-нибудь ткнет в него иглой.

— Узнаете, синьор? — повторила Клоринда. — Ну-ка, пошевелите мозгами. Помните, мы беседовали с вами в полиции, куда вы притащили меня ни за что ни про что? Забыли? А я нет! Да разве забудешь ваши кулаки!..

Фачченда продолжал угрюмо молчать. Нигри потихоньку скулил, а Абе Гамбале стыдливо прикрывала грудь, потому что на ней уже успели разорвать блузку. Моррони тоже молчал, спокойно попыхивая сигареткой.

— Знаете, что он мне сказал в полиции? — крикнула Клоринда. — Что от меня за сто шагов несет мусорным ящиком. А он тогда пах духами, этот мясник… Ну, что ж, теперь я заставлю его часок-другой посидеть в мусорном ящике, а потом мы все понюхаем, какими духами от него запахнет… Эй ты, пойдем-ка со мной! Я думаю, что Джино не станет возражать, если мы лишим его такого приятного общества…

Она схватила Фачченду за руку и потащила к мусорному ящику. Фачченда попытался было вырваться, но в него вцепились десятки рук, худых, изможденных, но сильных, привыкших к работе, и поволокли его, как мешок с трухой…

Моррони остановил грузовую машину и попросил шофера:

— Подвези нас, приятель. Фашисты избили мальчишку так, что ему трудно двигаться.

Шофер молча открыл дверцу кабины. Моррони сел, посадил Джино на колени.

— Больно тебе, малыш? — спросил он у Джино.

Джино кивнул. Он испытывал такое ощущение, будто его пропустили через мясорубку. Ему казалось, что у него поломаны все ребра, раздроблены кости рук и ног, а внутри что-то оборвалось и болтается туда-сюда при каждой встряске машины, причиняя нестерпимую боль.

— Наверно, я умру, — сказал он Моррони. — Они у меня все отбили…

Моррони засмеялся:

— Сто раз они у меня все отбивали, и сто раз мне казалось, что я уже готов… А вот видишь… Мы, малыш, народ живучий, не так-то просто нас прикончить…

Шофер добавил:

— Жилы у нас крепкие. Их рвут, а они не рвутся… Понял, малыш? Так что не бойся. И привыкай.

— К чему? — не понял Джино.

— К тому, что тебя не раз будут бить и тянуть из тебя жилы. Главное — научиться давать сдачи.

— Этому он научится, — улыбнулся Моррони.

Джино тоже улыбнулся. Конечно, этому он научится. Но дело в другом. И Моррони, и шофер говорят: «Мы…» Кто это — мы? Они и его, Джино, причисляют к тем, у кого крепкие жилы? «Мы народ живучий!» Ясно, что Моррони говорил не только о себе, но и о нем, Джино. А почему? Моррони, конечно, «красный». Может, даже коммунист. Иначе за ним скаудристы не следили бы. Шофер тоже наверняка не из тех, кто любит дуче. А раз «мы» — значит и он, Джино, идет рядом с ними. Небось, балилле Нигри они не скажут: «Мы, малыш, народ живучий… Жилы у нас крепкие…»

От этих мыслей Джино будто вырос в своих собственных глазах. И боль, кажется, поутихла, стала не такой острой. «Сто раз они у меня все отбивали», — сказал Моррони. А ведь ему, Джино, по-настоящему досталось только впервые. Чего ж тут жаловаться?

Моррони проговорил:

— А витрины бить — это забава детская, малыш. Если уж бить, так не витрины…

— А я ее за ногу грызнул, — сказал Джино, имея в виду Гамбале. — Она как взвизгнула!

Моррони засмеялся:

— Боец! Ну ладно, мы с тобой об этом еще потолкуем.

Когда машина остановилась у дома Джино, Моррони спросил:

— Сможешь идти своим ходом? А то твоя тетка брыкнется в обморок.

— Я только буду держаться за твою руку, — сказал Джино.

Они вошли в полутемную прихожую, и Джино, увидев на вешалке военную шинель и услышав за дверью чьи-то голоса, в нерешительности остановился. Остановился и Моррони, шепотом спросив:

— Кто это там?

Джино пожал плечами:

— Не знаю.

И в это время из комнаты вышла Коринна. Несколько секунд она стояла, словно оцепенев, потом, бросившись к Джино, закричала:

— Джино, крошка моя!

Моррони успел загородить Джино своей спиной.

— Осторожно, синьора, — сказал он. — Джино немножко не в порядке. Ничего страшного, но лучше будет, если вы не станете тискать его в объятиях. Все это успеется…

— Пустите меня к нему! — не унималась Коринна. — Дайте мне на него взглянуть. Санта Мария, его нельзя узнать! Джино, почему ты молчишь? Почему ты молчишь, я спрашиваю?

Она все-таки сумела оттеснить Моррони и приблизиться к Джино. Став перед ним на колени, она тихонько сжала его лицо и долго смотрела на него, точно впервые увидев после долгой разлуки.

Джино сказал:

— Теперь уже все хорошо, Коринна… А чья это шинель?

— Боже, ты ведь еще ничего не знаешь! — воскликнула Коринна. — Пойдем туда, малыш. И вы пойдемте, синьор Моррони, да благословит вас бог за заботу о Джино. Ох, чуяло мое сердце, что с ним сегодня должно было случиться несчастье!..

Джино не сразу узнал Винченцо, своего старшего брата. Тот сидел за столом, подперев голову одной рукой и глядя на стоявший перед ним стакан с вином. Все в нем было таким же, как и в тот день, когда он уходил на русский фронт: такие же глаза, такие же брови, такой же чуть удлиненный овал лица и такая же манера сидеть за столом, подперев голову рукой, но в то же время чего-то в нем уже не было, а чего — Джино не знал. Может быть, совсем другой стала его улыбка? Или потускнели глаза, в которых раньше всегда прыгали веселые чертики?

— Ну, здравствуй, Джино, — проговорил Винченцо, когда Джино в растерянности остановился перед ним. — Здравствуй, маленький плутишка! Кто это тебя так разукрасил? Все буянишь? А это кто с тобой? Не Кармелло ли Моррони? Здорово, Кармелло!

Моррони сказал:

— Джино, пожалуй, надо немножко полежать. Отдохнуть после встряски. — Он невесело улыбнулся: — Видишь ли, Винченцо, пока вы там в России деретесь с большевиками, фашисты здесь тоже не сидят сложа руки. Так что ты на них не обижайся…

— Ты все такой же, Кармелло! — Винченцо покачал головой и притянул к себе Джино. — Кто это тебя, малыш? И за что?.. Ну-ну, не сторонись меня… Или уже отвык? А когда-то без меня не мог сделать и шагу. Так кто ж это тебя так?

— Твои друзья! — вдруг выпалил Джино. — Фашисты.

— Ого! Сразу видно, что Моррони с тобой поработал! Ну ничего, об этом мы еще поговорим. А сейчас… Аннина!