Пётр Лебеденко - Четвертый разворот

Он ушел. Фачченда опять взялся за шест.

— Эй ты, долго мы тебя будем ждать? Или ты хочешь, чтобы я пересчитал твои ребра?

Джино молча вылез из ящика. Грязный, с ног до головы облепленный какой-то слизью, от которой шло зловоние, Абе Гамбале брезгливо поморщилась и отступила на полшага. А Нигри засмеялся:

— Будто жаба выпрыгнула из болота. — И плюнул Джино в лицо. — Ну, чего молчишь?

— Подожди, Нигри, — попросила синьора Гамбале. — Может быть, мальчик ни в чем не виноват. Понимаешь, его могли заставить это сделать. Скажи, Джино, кто тебя заставил разбить витрину? Твоя тетка, да? Тетка Коринна?

Джино ничего не ответил.

— Вот видишь, Нигри, — сказала Гамбале. — Он молчит. Я хорошо знаю этого мальчика. И уверена, что он ни в чем не виноват. Если бы я попросила тебя, Нигри, что-то для меня сделать — разве ты отказался бы? Вот так и он… Правильно я говорю, Джино?

— Никто ничего меня не заставлял, — глухо ответил Джино. — Я сам…

— Сам? Ты ведь врешь, гаденыш! Врешь, слышишь? Ты просто не хочешь подвести свою тетку. Но я из тебя выбью твое благородство!

Забыв о брезгливости, синьора Гамбале шагнула к Джино и обеими руками схватила его за волосы. Лицо ее перекосилось от гнева, и она действительно стала похожа на настоящую ведьму. Ее исступлению, казалось, не будет предела. Свалив Джино на землю, она придавила его ногой и стала хлестать по щекам.

— Шлюхино отродье! — кричала она. — Грязная вонючая собака!

Джино молчал. Он хорошо понимал, что ему от них не уйти. Фачченда стоял с шестом в руках. Он, конечно, не задумается сбить Джино с ног, если тот попытается бежать. Да и Нигри того и ждет, когда Гамбале отцепится от Джино, чтобы самому принять участие в расправе. А уж Нигри умеет расправляться — это Джино знал отлично. Зверь, а не человек. Ладно, если они просто изобьют его и бросят в этом же дворе — Джино умеет терпеть, перетерпит и это. Лишь бы не убили… А когда-нибудь он посчитается и с Нигри, и с Фаччендой. Скорее бы только вернулся Винченцо, его старший брат. Винченцо им покажет…

А может, не стоит терпеть? Терпи не терпи — все равно они будут бить долго и больно. Вон ведь как старается Гамбале! У нее даже слюни брызжут изо рта.

Джино увернулся и впился зубами в ногу Гамбале повыше коленки. Ну и взвилась же она! Откинулась назад и так заорала, будто с нее сдирали кожу. И в ту же секунду Нигри ботинком ударил Джино в живот. И раз, и другой, и третий. Джино хотел уцепиться за ботинок руками, но вдруг почувствовал, что ему совсем нечем дышать. А по всему телу и внутри, где сердце, прошла такая боль, словно Джино кто-то разрывал на куски.

Абе Гамбале крикнула:

— Бей его, Нигри! Бей так, чтобы он больше не поднялся! Синьор Фачченда, чего ж вы стоите? Разве вы не видели, что сделал со мной этот гаденыш?

«Теперь они начнут по-настоящему» — вот все, о чем успел подумать Джино. Потому что потом он уже ни о чем не мог думать. С ним началось твориться что-то совсем не понятное. Будто неожиданно Джино раздвоился, и теперь их стало двое — один Джино и другой. Один видел, как озверевшие люди колотят другого, понимал, что тому, другому, должно быть, очень больно, но этот, который все видел и понимал, почти совсем ничего не чувствовал. Он только жалел того, другого Джино, и ему хотелось, чтобы озверевшие люди поскорее устали и ушли. Должны же они когда-нибудь выдохнуться? Или они железные, эти люди?

Потом он услышал чьи-то голоса. Совсем не похожие на голоса Фачченды, Нигри и Абе Гамбале. Он насторожился. Он был уверен, что те, кто пришел сюда, начнут делать то же самое, что делают Нигри и Фачченда…

«Доконают они Джино, — не то прошептал, не то крикнул Джино. Тот Джино, который все видел и все понимал. — Конец ему…»

Кто-то громко, густым басом сказал:

— Реголи, закрой выход, чтобы ни одна сволочь не улизнула. А ты, Чезира, займись мальчишкой…

Над Джино склонилась женщина. Он инстинктивно втянул голову в плечи и приготовился к удару. Он хотел закрыть лицо руками, но руки не слушались. Джино никак не мог понять, почему они не слушаются. «Чужие они, что ли? — подумал он. И еще подумал: — Наверное, я уснул. Только во сне так бывает: хочешь что-то сделать, а оно не делается. Хочешь закричать — голоса нету, хочешь побежать — ноги будто приросли к земле. Конечно, я уснул…»

Решив, что он уснул, Джино страшно напугался. Вот теперь-то, когда он спит, эти сволочи и отнимут у него двести лир! Чего им стоит обшарить его карманы и вытащить оттуда деньги? Они все вместе пойдут к Кончетте и сожрут аньелотти, которые она подаст им за его двести лир…

— Не отдам! — закричал Джино. — Не отдам!

Вообще-то, это ему только казалось, что он закричал. А женщина, которая склонилась над ним, едва услышала его слова. И сказала:

— Успокойся, малыш… Санта Мария, что эти звери сделали с ребенком! На нем живого места нет…

Она приподняла его голову, потом подложила руки под спину и спросила:

— Ты можешь встать? Или давай-ка я лучше отнесу тебя… Эй, кто-нибудь, помогите мне отнести мальчишку!

— Подожди, Чезира, — сказал человек, у которого был густой бас. — Надо кое-что выяснить… Ну-ка ты, людоед, подойди сюда. Не слышишь, что ли? Реголи, помоги ему двинуться с места!

Джино увидел, как тот, кого назвали Реголи, поддал ногой под зад Фачченду. А заодно двинул в шею Нигри, и Нигри упал на четвереньки, но тут же вскочил и закричал:

— Не прикасайся ко мне, красная дрянь! Я балилла, ты не видишь мою форму? Я повешу тебя вниз башкой!

Реголи засмеялся:

— Если твоя собственная башка останется целой. — И посмотрел на Абе Гамбале: — А ты чего стоишь в стороне? Подходи поближе!

Теперь Джино все понял. И удивился, почему он не понял этого раньше. Может быть, потому, что не сразу узнал Кармелло Моррони? Но как же он мог его не узнать? Во всем порту Неаполя не услышишь такого баса, как у Кармелло Моррони. Когда он сидит в тесной кабинке своего крана и кричит оттуда: «Живей, живей!», кажется, что это гудят пароходы. А когда Моррони в конце рабочего дня, подняв стрелу крана вверх и закрепив крючки и стропы, чтобы они не болтались на ветру, начинает петь, жизнь в порту мгновенно замирает. Задрав головы кверху, Моррони слушают грузчики, капитаны кораблей, автокарщики, бродячие торговцы. Матросы маленьких юрких катерков, снующих туда-сюда по Неаполитанскому заливу, глушат дизеля, и катера тихо покачиваются на спокойной волне — поет Моррони!

Примерно полгода назад Джино помог Моррони выкрутиться из беды. Получилось это так: поздно вечером Джино продавал цветы поблизости от порта, рядом с кантиной Паланти. Торговля шла, как обычно, из рук вон плохо: скоро надо было отправляться домой, а корзина не опустела и наполовину. «Опять Коринна начнет жаловаться на жизнь, — подумал Джино. — А может, и промолчит, но в ее молчании всегда столько тоски, что уж лучше бы она не молчала…»