Петр Проскурин - Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

— Прошу лично мне рта не зажимать.

Гринцевич, наблюдая за ним, усмехнулся, но промолчал.

— Поступок Холостяка, чего тут… Но это еще не предмет серьезного обсуждения.

— Ближе к делу, Анищенко, не умничай, мы и без того знаем, что ты десятилетку окончил.

— Правильно, довольно воду толочь, что, до полночи здесь сидеть?

Отмахиваясь от назойливых голосов, Анищенко повернулся к президиуму.

— Тут времени жалеть нечего, о деле говорю. Вот, например, экономия. На заводе материал экономят, а наш материал — тайга, а как мы с ней обращаемся? Поглядеть после рубки на лесосеку, подумаешь, Мамай со своим войском прошел. Что? Старые лесосеки зарастают осиной — никому не нужным деревом. А ценные породы исчезают, они, как все дорогое, растут медленно. Жди два столетия, пока они возобновятся. Два столетия! Мы же, как варвары, оставляем разрушение. Лес принадлежит будущим поколениям так же, как и нам. Если бы вы знали, дорогие мои, — он задумчиво, мечтательно прищурился, — что значит каждая бросовая щепка, каждая веточка. Эт-то такой замечательный спирток и сорочка на белом женском плече, да и не только на женском, на мужском тоже. И разве не нужно нам бороться? Разве не можем мы брать от тайги все, что она дает? Все отходы сжигаем, пни гниют, заражают молодую поросль болезнями и насекомыми. С этим надо кончать, давно, товарищ Кузнецов, назрело. В колхозе, снимая урожай, тут же начинают готовить поле под новый посев; у нас должно быть так же. Такой вопрос нужно ставить перед обкомом, если надо. Мне хотелось бы услышать мнение главного инженера, товарища Почкина, и очень жаль, что на собрании его нет. Многим из нас очень хотелось услышать товарища Почкина и узнать, чем именно ему не нравятся опытные участки и почему он так успешно с ними борется. Губить будущее мы не имеем права. Не знаю, как в других леспромхозах, а у нас для этого есть большие возможности.

— Для чего? — спросил кто-то с явным желанием повеселиться. — Губить будущее?

Анищенко равнодушно повел глазами.

— Нет… Сберечь его, разве до тебя дойдет? Бестолковому нечего переспрашивать, все равно не поймет. Больно уж по-хамски все у нас получается.

— Ну, ну, потише, браток, я тебе не министр, ты съезди, выложи ему правду-матку на стол.

Когда опять взял слово Кузнецов, Головин, устраиваясь удобнее, отодвинул стул подальше. Похвалив Анищенко за выступление, Кузнецов, однако, тут же указал на неограниченные запасы леса в стране, на его ежегодный прирост, всегда превышающий заготовки, и стал говорить о более медленной, безболезненной перестройке леспромхоза.

Чей-то совсем мальчишеский голос прервал его словами, явно где-то вычитанными, что расточительность никогда не была признаком ума и богатства, и Кузнецов смешался; Гринцевич в который раз уже тщетно призывал к порядку; Головин, чувствуя на себе упорный взгляд Глушко, хмурился. Все, о чем говорил инспектор, ему было хорошо знакомо, точно такими доводами в пятьдесят первом году разгромили в Северогорске его проект. Вот, вот, думал он, невозможность соединить лесохозяйственные и лесопромышленные функции без ущерба для роста производства, нехватка людей и средств, ведомственные препятствия и что еще? Много чего еще. Кузнецов почти дословно повторяет свои заношенные мысли; он высказывал их и тогда, при обсуждении проекта, как видно, утруждать себя зря не любит и думает, что и этого вполне для жизни достаточно. Ну конечно, самое главное, быть стабильным и не надоедать тем, кто повыше, и счастье обеспечено. Но если сейчас выступить при всех, отхлестать — смертельно обидятся эти радужные, полные щечки, потом неприятностей опять не оберешься; начнет везде втыкать палки в колеса, пакостить на каждом шагу, и все под высоким прикрытием заботы о государственных интересах. Есть такие, всю жизнь успешно прожили, говоря высокие слова, если внимательно вдуматься, не принося никакой пользы; будь его воля, он бы ссылал таких куда-нибудь в специальную колонию, где бы они полностью обеспечивали хотя бы себя. Ну что он несет, что он несет?

Головин с ненавистью поглядел в круглый затылок Кузнецову, который, словно почувствовав этот тяжелый и долгий взгляд, поднес к глазам часы, всмотрелся близоруко и сказал:

— Я, товарищи, заканчиваю. Мне кажется, вопрос ясен, у каждого в жизни есть свои прямые обязанности, и попусту дискутировать вряд ли стоит, все утомлены, завтра рабочий день. Наша лесная промышленность — добывающая, остальное — лишь приложение. Больше леса — больше новых жилищ для советских тружеников, больше бумаги, валюты, технических спиртов и так далее и так далее. Вот наша святая задача, и я думаю, оспаривать ее кому-либо трудно и незачем.

Он сел, приятельски улыбнувшись Головину, и тот, никак не отвечая, встал с затвердевшим лицом, попросил слова и, когда Гринцевич кивнул, подошел к фанерной, скверно выкрашенной трибуне и заговорил. Разумеется, ни Кузнецов и ни Почкин не были единственными и тем более главными противниками, и вопрос был гораздо шире, чем борьба с какими-то отдельными конкретными лицами (Головин подумал об этом, еще слушая Кузнецова), но он мог сейчас высказать свои мысли только ему, тому же Кузнецову, он сознательно ничего не стал говорить о производственных делах, о плане, а сразу перенес разговор в другую сферу. Он почему-то думал, что его непременно поймут, если не все, то многие. Кузнецов был для него в этот момент вообще средоточием неприятностей и неудач. Не глядя в сторону Кузнецова, он бросил в зал первые отрывистые и резкие слова, сказал о запасах промышленного леса в крае, о том, что их хватит лишь на пятьдесят лет при планомерном, ограниченно допустимом росте заготовок, но потом лесную промышленность в долине Игрень-реки придется свертывать и завозить древесину из других районов страны. Но это в том случае, подчеркнул он, если лесовосстановление будет двигаться прежними темпами, если положиться только на природу.

— На месте ели и лиственницы — ценных промышленных пород, — если не вмешается человек, вырастут осина, береза, ольха. Вот что мы будем иметь через пятьдесят лет. Уже сейчас необходимо бить в набат. Финансовые затраты невелики, со временем они окупятся. Да, здесь обычное рабочее собрание, Николай Николаевич, но кто и когда установил для рабочего человека, подлинного хозяина своей земли, нормы «от» и «до» в оценке любого положения в стране и вообще в жизни? Я лично считаю, что рабочие, поднимающие вопрос о более бережном обращении с тайгой, честные люди, они совершенно правы. На территории нашего леспромхоза можно провести первые опыты в этом деле, у нас много молодежи, грамотной, жаждущей интересных дел. Мы при желании горы сдвинем! Наступает время, когда любая работа переходит в творчество. Старожилы знают, что такой вопрос ставился нами лет десять тому назад.