Петр Проскурин - Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

Он назвал несколько фамилий, мало кому известных. Одни уехали, других не было в живых. Андрей Кортаков… Головин помедлил.

Лучший друг, инженер по лесоустройству — в сущности, это была его идея… Бессонные ночи, споры.

Головин обвел взглядом притихший зал, заметил напряженное лицо Ирины, сидевшей неподалеку, и неприметно ей улыбнулся, ободряя и поддерживая, говоря улыбкой, что волноваться и переживать за него не надо и незачем, что выпадали куда более сложные и трудные времена и что он тогда был моложе, незащищеннее, а теперь другое дело.

— Да, да, — сказал он, возвращаясь к своей основной мысли. — Леспромхоз примерно на территории десяти тысяч квадратных километров может работать, Николай Николаевич, вечно. Очень крупный леспромхоз. Но для этого нужна лесохозяйственная революция, которая, конечно же, сама собою не случится. Вы правы, леса нужно все больше, но, простите, его запасы далеко не безграничны, тайга отступает в труднодоступные места, человек не то что должен, понимаете, обязан прийти на помощь природе. Нужно установить строжайший контроль государства, связать вырубку и восстановление и передать эти функции в одни руки. Может быть, лесхозам, усилия которых главным образом должны быть направлены на восстановление гарей и старых вырубок. Сейчас через каждые двадцать пять — тридцать лет леспромхоз вынужден перекочевывать на новое место. Опять требуются новые дороги, новые поселки — все старое летит псу под хвост. Для лесопромышленности нужно составлять планы не на пять, не на десять лес, а на столетие. Представьте себе, товарищи, леспромхоз, работающий на той же территории сто лет. Постоянные лесные городки, сеть постоянных дорог, окультуренные таежные массивы без гнуса и комаров — бича наших дней. Комбинаты по переработке древесины не только деловой, но веток и корней. Ткани, одежда, корм для скота — все, что нужно человеку. Зеленые города будущего. Химера? Утопия? Нет. За нами первые шаги. Вполне возможно, что бригады коммунистического труда в лесной промышленности должны положить начало и этому.

Головин оглянулся; Гринцевич пододвинул ему стакан с водой, и он, взяв его, повертел и поставил назад, развел руками.

— Что ж, товарищи, мое выступление затянулось, может показаться не по существу, но вопрос важный, и я, как говорят завзятые ораторы, закругляюсь. Тут очень дельно выступал Анищенко. Пора, давно пора подойти к делу посерьезнее. Главного инженера, к сожалению, нет, я посылал узнать перед началом. Говорят, он еще не успел вернуться из тайги. Можете мне поверить, я разговаривал с Вениамином Петровичем не раз и не два, а доказать ему что-либо не смог. Ему это почему-то кажется лично моей причудой. Может быть, здесь все сложнее, чем я думаю, но это вопрос другой, из области психологии и человеческих отношений, не будем здесь его разбирать. Сейчас мне хотелось бы сказать одно: рожденное жизнью очень скоро становится необходимостью и законом, и тут не отмахнешься так просто. Рано, поздно ли — необходимость свое возьмет.

Все время чувствуя на себе взгляд Кузнецова, сидевшего напротив в первом ряду, Головин слегка покосился в его сторону; тот больше не улыбался, глядел перед собой, положив руки на стол и сцепив их пальцами.

— Хватили, Трофим Иванович, — послышалось из глубины зала, и Головин по голосу узнал длинного Федьку-матроса. — У нас рукавицами никак не обеспечат, а вы — на сто лет! Об этом пусть Иисус Христос со своими апостолами размышляет.

— Радио нет на четырнадцатом!

— А столовой? Одинокому человеку поесть негде.

— Кончай! Не скулите! Вопрос особый. И верно, кому-то надо начинать.

— Это же интересно! Тебе бы, Федька, только нюнить.

— Человек дело говорит…

Вслушиваясь в хлесткие и беспорядочные выкрики, Александр расстегнул ворот рубашки: в помещении было душно, хотя окна были открыты и по залу время от времени прогуливались ветерки. Пожалуй, нужно было бы и самому что-то сказать, ну хотя бы то, что жизнь и через сто лет не кончается, да и что такое сто лет? И Мишка посматривает на него довольно выразительно; дело тут, конечно, не в столетиях, а в том, что между Головиным и Кузнецовым идет своя борьба, и Головин, несомненно, прав, вот об этом и нужно сказать; он, готовясь и стараясь задавить в себе неизвестно почему подступившую неуверенность, стал слушать, что говорит, навалившись на трибуну и вскинув темный кулак над головой, один из рабочих, но в тот самый момент, когда темный кулак опустился и оратор, покашливая, отошел от трибуны, появился главный инженер; чуть опередив Александра, он еще в дверях энергично поднял руку и сказал:

— Председатель, прошу слова!

В президиуме зашевелились, Головин приподнял голову, но остался сидеть с тем же выражением лица, только придал ему ожидательное, слегка ироническое выражение, словно хотел этим сказать, что он заранее знает все, о чем будет сейчас сказано, и сам он сидит и слушает лишь по обязанности. Он вдруг понял, почему прошел по залу шорох и говорок, почему до сих пор он и сам нет-нет да и чувствовал беспокойство, словно потерял привычную и дорогую вещь. Несколько раз он даже похлопал по карманам; портсигар был при нем, автоматическая ручка тоже, но беспокойство не проходило, и вот при появлении главного инженера все стало на свои места. Собрание без Почкина? Как же можно, никак этого нельзя, чтобы без Вениамина Петровича, это его стихия — председательствование, речи, непрерывные реплики… Не успел он появиться и взяться за края трибуны, выставив острые локти, как и ему самому, вероятно, и многим другим показалось, что собрание вот именно теперь только начинается.

У Вениамина Петровича ко лбу прилип завиток волос; извинившись за опоздание, он быстро оглядел зал, встретился с пристальным взглядом Ирины и, отметив про себя выжидающую тишину, понял, что до этого говорили о нем; он слегка покосился на президиум; за день он устал, только час назад удалось ликвидировать неожиданно вспыхнувший на дальних лесосеках пожар, о котором он не имел возможности сообщить даже по телефону. А перед этим он провел осмотр машин на центральном участке, были бесконечные разговоры, а здесь, несомненно, выдвигаются проекты, отвлекающие от главного дела, подумал он, здесь ожесточенные дебаты и на все лады склоняется его имя. Нет, Головин не тот человек, не ему стоять во главе современного производства, слишком для этого странен и лохмат, и сколько ты с ним ни живи плечо в плечо, никогда не будешь знать, что ему взбредет в голову в следующую минуту. Вторично окинув зал глазами, теперь уже более сдержанно и спокойно, он почувствовал мгновенное замешательство, ему вдруг захотелось махнуть рукой, отойти от трибуны, пусть бы делали что хотели и как хотели, но это была всего лишь минутная слабость.