Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

— Можешь заезжать вперед,— буркнул Боганчик, вылезая из кустов.

— Не смотри зверем, Иван. Ночь на дворе.— Махорка говорил и взмахивал кнутом.— Ехать будем тихо. Если что — на телегах не сидеть. За детьми Наста будет смотреть. Янук пускай спит. С его телеги не свалишься. И хорошо, что Таня заснула. Мучается с больной ногой.

Алеша пошел назад за Настой — она еле переставляла ноги. Повер­нула на дорогу коней. Потом, сев на мешки, подъехали один за другим к Януковой телеге.

— Все уселись? — спросил Махорка.— Не отставать.

Над прогалиной прокатилось эхо.

— Не спи, сынок,— услышал Алеша Настин голос и почувствовал, что ему невмоготу как хочется спать, не слушаются ни руки, ни ноги, даже языком трудно шевельнуть. Не проходит и голод, а конь на ходу все щипал траву у дороги.

Они въехали на просеку и снова стали. Боганчик исчез в тумане. Насту окликнули, кажется Махорка.

— Кто-то стонет там, впереди... Не спи, сынок.

Она кинула ему на воз хворостиику, которой подгоняла у .реки Бу- ланчика, когда тот не хотел идти в воду, и, обойдя Янукову телегу, по­шла вперед. Янук замычал спросонья, и снова стало тихо. Было слышно, как идет по дороге Наста. Когда она скрылась за Таниным возом, Але­ше стало холодно. Он сполз с мешков на дорогу и догнал Насту уже у Махоркиной телеги.

— Ты слышала? — шепотом спросил Махорка Насту.— Не могло же нам показаться? И мне и Ивану... Человек стонет.

— Где человек? — Наста обошла их и, насторожившись, посмот­рела вперед.

— Да тут где-то недалеко,— показал Махорка рукой как бы себе под ноги.— Стонал, потом затих.

— Ия, Наста, слышал. Прямо с телеги, когда ехал,— кашлянул Панок.

— Какой тут человек... Дал же бог им уши,— загомонил Боганчик.

— Тише. Сам же слышал,— шикнул на него Махорка.

— Что вы шикаете? Стонет, стонет... Девка на возу стонет...

— Отойди...— Махорка махнул на Боганчика рукой.

Все словно вросли в землю.

Ничего не было слышно.

Выплыла из-за леса луна, повисла возле темной, похожей на коня тучи. Стало светлее. Забелела дорога на прогалине, на мху под ногами стали видны прошлогодние сосновые шишки. Алеша долго смотрел вверх, в прогалину,— в глазах начала двоиться луна: одна отбегала от другой и катилась по небу к самому лесу. На землю, на голую дорогу падала тень от сосен, широкая, рогатая, лежала, как на скатерти.

У Алеши зябли ноги и плечи.

— Поедем... Девчина на возу стонет. Огнем бы все пошло,— выру­гался Боганчик и подошел к Махорке.

— Что затрясся? А если человек там? —повернулся к нему Ма­хорка.

— Челове-е-ек...— передразнил Махорку Боганчик.

— Так что? Бросать человека? Человека я никогда не бросал...— Махорка шарил по карманам, будто что-то искал.

— Не бросал... А куда денешь, подобравши? Хоть батька с того света — куда денешь? Своих полны телеги. И больных и здоровых.

— Ишь, отец нашелся. Горлом брать... Не кричи. Человек стонет. В сосняке,— снова показал Махорка рукой на прогалину.

— Ну и черт с ним, пусть стонет. Земля вся стонет. Всех не наслу­шаешься. У нас свои вон... Деревня целая стонет.

— Тише...— махнул на него рукой Махорка.

Алеша услышал, как на прогалине в сосняке кто-то застонал. Потом закашлял Панок, и снова ничего не было слышно.

Когда они с Махоркой пришли в сосняк, Алеша увидел, что в вы­сокой белой мятлице лежит, вытянув ноги, черный конь. Конь сразу за­стонал, начал храпеть. Казалось, даже не слышал, как подошли люди.

— Ло-ось...— сказал Махорка.— Подходите ближе. Со спины толь­ко. К ногам не подходите. Он ногой оглоблю сечет. Отступи, хлопец, не лезь так близко. Чего ты тут?... Сидел бы на телеге. Сбежались все...

Алеша отошел от Махорки и стал позади Насты.

Лось был короткий и толстый, но казался большим; если бы встал, сравнялся б с Буланчиком. У него была широкая шея, и на ней росла маленькая грива. Голова у лося была длинная, узкая, с горбом у храпа и с большим блестящим глазом, глядевшим куда-то вверх, на луну. Нижняя губа у него обвисла; уши, круглые и широковатые, как у коро­вы, настороженно стояли.

Лось был не черный, как показалось сначала. Только по опине у него шла черная полоса, узкая, е руку; ноги и голова у лося были бу­рые, а сам он сейчас, вблизи, казался серым и блестящим, словно по­крытым росой. Может, потому, что на него светила луна.

Рога Алеша разглядел позднее: они, черные и огромные, как санки, лежали в белой траве как бы отдельно от головы. Когда лось хрипел, они двигались и рыли землю.

— Подбили...—снова заговорил громко на весь сосняк Махорка.— Вся шея иссечена. Аж мясо выперло. Крови под ним черная лужа. И из ноздрей кровь течет. Не подходите. Одурели?

Лось захрапел и начал крутить головой. Из-под рогов вверх поле­тела земля. Потом стал часто дышать — живот у него ходил ходуном.

— Не подходи, Наста! — крикнул теперь Панок.

Мужики отошли, и Панок потянул Насту за руку назад.

Лось вдруг поднял голову, подогнул под себя передние ноги и встал на задние. Передние у него были все еще согнуты, и он, дрожа, опирал­ся на колени. Стоя на коленях, он еще выше задрал голову, положив на спину рога, как две широкие лопаты, и зарыкал громко — по лесу по­шло эхо; рыкал жалобно, как корова, когда от нее отнимают теленка, потом — тихо, задыхаясь и крутя головой. Вдруг осел, ударившись грудью о корни, и затих, лежа на животе и на подвернутых передних ногах.

Потом снова поднялся на задние ноги и рванулся вперед, где не было людей, оттолкнулся одними задними ногами — передние у него тащились по земле,— упал на траву и стал бить копытами. В стороны полетел мокрый мох и дерн, брызнула дресва.

Он еще раз привстал на задние ноги и, не в силах поднять перед­ние, начал крутиться на одном месте, будто ему защемило чем-то голо­ву. Повалившись на землю, качался с боку на бок и вздрагивал, будто отряхивался от воды,— из-под него снова полетела земля и брызги кро­ви. Бил задними ногами, рвал с корнями молодой сосняк — рыл возле себя яму. Теперь лежал на одном боку, не переворачиваясь. Ноги его дрожали и судорожно вытягивались. Он снова было рванулся с земли, хотел встать на ноги — и сполз в вырытую сбоку яму. Застонал тихо и тяжко, как человек.

Сразу все стихло, только слышно было, как у лося с рогов сыплется на траву дресва и еще шелестит у задних ног, качаясь, высокая белая мятлица.

Мужики долго молчали, потом Махорка сказал будто про себя:

— Вот и еще одна смерть, Наста. Подбили! Бои на Палике нача­лись. Из Палика лось. В наших местах их теперь нет. Столько туда пар­тизан прошло. На прорыв теперь идут. Потери, конечно, будут, но и немцами запрудят болото — будь здоров...

На прогалине потемнело: на луну надвинулась краем черная туча — конь с ногами и головой,— потом туча посерела, расползлась в стороны.