Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

Боясь захлебнуться, Панок ухватился за шею коровы обеими рука­ми; почувствовал, что наступил ногами на что-то твердое и стоит, как на кладке. Увидел перед собой сосенку с сухим верхом и зеленой веткой, росшей у самой земли; возле сосенки чернела кочка. На ней был обод­ран мох, и по серому песку Панок определил, что впереди сухо. Он, ви­димо, провалился в яму.

Корова вдруг замычала протяжно и жалобно, как по теленку.

Ступив вперед, Панок почувствовал, что идет по твердому грунту, и грязь только по грудь. Повод у него был в руках, и когда снова замы­чала корова, он стеганул ее по голове. Раз, другой... Из-под поводка в глаза полетела липкая густая грязь. Увидев, как пошла вдруг корова, он снова стал бить ее по голове. Потом, когда из грязи показалась спи­на, бил по спине — стегал мокрым поводком.

Ступив на твердый грунт у черной кочки, он понял, что болото кон­чилось— пошла моховина, тянувшаяся до самых Борков.

У сосенки из-под мокрого песка-сипака торчал серый валун. Став на него, Панок тянул корову за повод, пока она, перебирая ногами в грязи, не уперлась головой в кочку. Он снова стал бить ее поводком по спине: корова никак не могла выбраться на сухое; стегал, пока его не схватил кашель.

Уже на Борках, в ельнике, Панок подумал, что корова, наверно, от­дышалась, пока его бил кашель, и потом сама выбралась на сухое. Ко­рове нет цены...

В ельнике он увидел людей. Сбившись в кучу, они поглядывали в сторону болота: впереди всех была Верка с ребенком на руках; осталь­ных детей не было видно.

Когда корова, насторожившись, замычала, он встрепенулся; должно быть, корова узнала Верку — глядит вперед, задрав голову и облизывая языком ноздри. Он хотел крикнуть Верке: почему они идут назад? — но вдруг увидел, что все замерли, стоят, глядя на него. Жмутся друг к другу, сбиваясь еще больше в кучу. В сторону болота бежала только одна Верка, держа на руках ребенка — прижимала его к груди, прикры­вая подушечкой. С головы у нее съехал на плечи белый платок, и рас­сыпались волосы. Она что-то кричала Панку, оглядываясь, но он ничего не слышал.

Когда, рванувшись к Верке, снова замычала корова, близко, за Борками на лесосеке, чиркнули из автомата, будто там сломали сухое дерево.

«Немцы...— встрепенулся он.— Идут с лесосеки».

На руках у Верки надрывался ребенок, она прижимала его к себе, чтобы не было слышно крика.

Снова замычала корова, потянув из рук повод — рвалась к Верке.

— Воло-о-дя! — крикнула Верка уже недалеко от него.— Люди... Постреляют всех...

Стреляли теперь ближе, возле кладок. С двух сторон: из Корчеваток и где-то с Вилии,— видно, отстреливались партизаны, отступавшие из-под Камена, где они все эти дни держали оборону.

Панок подумал: все дальвинцы здесь. Вся деревня.

Снова замычала корова, и что-то закричала ему Верка.

Он выпустил из рук поводок и забежал наперед коровы.

Топор был за спиной, и Панок вытаскивал его из-за пояса обеими руками.

Корова шевелила ушами, задирала голову и смотрела туда, где были люди. Он увидел ее глаз, темный, большой, и рога, закрученные наперед.

Панок ударил обухом между рогов изо всей силы.

Корова осела на передние ноги, будто споткнувшись, потом вскочи­ла и начала крутиться на одном месте, как слепая.

Второй раз он тоже ударил между рогов.

Потом стоял, держа топор в руке. Корова лежала на боку, выпу­чив живот, черный от грязи и ів мелком зеленом листе, которым была присыпана вода в кринице.

Позади него стояла Верка с малышом на руках; поодаль были люди — вся деревня: он хорошо видел их.

Его схватил кашель; .топор выпал из рук и стукнулся о твердую землю возле коровы.

Стало холодно, и Панок подтянул ноги.

Впереди белела дорога, будто густо запорошенная осенним инеем, когда он ложится на сухую землю. Конь ступал по песку — не стучал ногами; шуршал под колесами гравий; где было тверже, гравий трещал, засыпая колеса.

Дорога в этом месте была прямая, и видно было далеко. Впереди двигались две подводы: Боганчик с Махоркой. Панок отстал от них еще на прогалине: его то и дело окликала Наста — не отъедешь.

Луна, круглая и желтая, как ячневый блин с большой сковороды, стояла теперь за плечами над самой землей. С воза казалось, что она бежит вдогонку — ог одной сосны к другой. В небе над головой погу­стели звезды, стали красными. Отозвались дрозды — в той стороне, где на небе, заходя им наперед, на Тартак, стояла блеклая заря. Скоро нач­нет светать. Где-то далеко — еле слышно было— кричала сова.

На спине и плечах отсырела рубаха, задубели в руках вожжи, на­стыли мешки, будто полежали морозной зимой на току. Панок оглядел воз, ища, чем бы накрыться. В Корчеватках, в лозняке, где ночевали на подстожнике дети, остался кожух, желтый, длинный, сшитый в прошлом году из новых овчин.

Когда впереди снова закричала сова, он долго прислушивался. До­гадался — это воют волки. Где-то у Тартака, куда надо ехать. Волки на рассвете ходят на водопой, и молодые подают голос. В этом году вол­чата рано вывелись: за Корчеватками обычно их можно услышать позд­нее, в жатву.

Он оглянулся назад: Таня лежала, скорчившись, на мешках; Янук сидел, нагнув голову,— дремал; Алеши издали не было видно. Позади всех за своей телегой шла Наста.

Никто, видать, не услышал, как завыли волки. Панок хотел позвать Насту, но подумал, что, может, зря наделает шуму. Да, волки кидаются теперь на людей, особенно те, что попробовали человечины. Приходят в деревню и хватают детей. Надо будет сказать Верке, чтобы не выпуска­ла малышей из дома. Подумал, что где-то сейчас кричит на всю хату хлопец без молока — с тряпкой во рту. Стоит пустая бутылочка с жел­той большой соской на лавке у порога под посудником... Измучилась вконец и Верка. Тогда от Махоркиной хаты она едва дошла домой. Если бы Панок не подхватил ее под руку, упала бы во дворе вместе с маленьким.

Корову ему помогут купить люди. Скинутся и помогут: без коровы дети не выживут. Хотя что зря гадать — люди не могут скинуться, ни у кого же нет коровы. Не у них одних... Мало ли что у Верки хлопец. У Сергеихи их вон двое...

Не надо, видно, было губить корову — все равно немцы всех нашли.

Ему снова показалось, что он услышал, как замычала корова — впереди, где выли волки.

Слипались глаза, и он долго тер их, пока не заболели; затем стал тереть ладонями щеки и лоб. Ладони были жесткие от грязи. Наверно, не обмыл руки, когда возле Завишина тянул из реки за оглоблю Янукову телегу. Около берега была грязь до колен. Теперь она высыхала и, когда он водил по коленям рукой, отставала сыроватыми комочками. От мокрых штанов намок сверху мешок, и на него тоже налипла грязь.

А может, грязь на штанах еще с Корчеваток. Подсохла на солнце за день, потом снова отмякла в реке, когда вытаскивали телегу.