Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

Дорога сошла в лощину; сюда, видно, дождем нагнало с горы пес­ку, ноги уходили в песок по колена. Иногда казалось, что проваливаешь­ся до пояса.

Алеша почувствовал, как ему ткнули в плечи чем-то острым, видно содрали кожу. Он увидел, что стоит посреди дороги в песке. Стоят и мужики.

— Не бойся, хлопец...— сказал Махорка и опять кивнул — звал к себе.

— Еска... Еска... Твою мать...— замычал Янук.

Алеша рванулся и, подбежав к Махорке, прижался к его ногам. Немец в широкой пилотке подошел к Махорке, ткнул его автоматом в плечи и приказал идти вперед. Алешу не тронул.

Под ногами песку стало меньше; усыпанный сухой сосновой хвоей, он колол подошвы, кое-где попадалась на стежке трава, и вереск, высо­кий, сухой, обдирал ноги у щиколотки. Из-за сосняка било в глаза солн­це, резало веки.

В лощине, под самой горкой, стежка повернула вправо: выводила на широкую укатанную дорогу.

Это был старый путь через Тартак. По нему издавна ездили в Крас­ное, когда еще не было шоссе. Шоссе на Красное вымостили перед вой­ной, и по старой дороге ходили только леспромхозовские машины. На ней еще видны были выбитые машинами ямы; глубокие, до колена, они поросли подорожником и мятлицей, их засыпало сосновыми иглами. В ямах желтели маслята, старые, дырявые, как решето,— по ним было скользко ступать.

Алеша шел колеей.

На широкой дороге их повернули и повели к шоссе — назад. Але­ша увидел, как переглянулись Махорка с Панком; искоса, из-под руки, на них взглянул Боганчик.

«Почему они ничего не говорят? — подумал Алеша.— Отведут всех и расстреляют».

Ему захотелось убежать. Прыгнуть в сосняк и — убежать. Руки только надо выставить вперед, не забыть, чтобы не выколоть глаза.

Бежать ему хотелось и вчера, когда всех сгоняли к Махоркиной хате. Перескочить через тын около Панковой хаты и побежать межой на загуменье, к пуне. Но возле пуни на загуменье ходили власовцы.

Когда они вышли из сосняка на лесосеку, там тоже были немцы. Они стояли и сидели на земле, сгрудившись, и заняли всю дорогу — на­верно, шли на Тартак. Навстречу им. Алеша оглянулся — позади на до­роге тоже были немцы. Рассыпавшись, они выходили из леса.

Немец в широкой пилотке, забежав вперед, жестом приказал оста­новиться. Он опустил автомат — автомат качался у него на животе,— замахал руками и побежал навстречу немцам, которые были на дороге. Те сразу вскочили; передние отхлынули в сторону, к канаве.

За ними показалась черная легковая машина; переваливаясь на колдобинах, она замедляла ход, подъезжая к немцу в широкой пилотке. Немец выпрямился и побежал к машине, размахивая руками и автома­том. Алеша услышал, как сбоку затопали и те двое немцев, которые до сих пор молчали.Легковая машина была похожа на «эмку», приезжавшую в дерев­ню до войны, после пожара, и стоявшую весь день возле Махоркиной хаты. Такая же черная и приземистая.

Машина остановилась, не доезжая до мужиков. Немец в широкой пилотке, подбежав к машине, вытянулся и открыл дверцу.

Из машины вылез немец, низенький и молодой, почти как Юзюк. Он подошел к ним и отстегнул кобуру. Конвоир, стоявший сбоку от Панка, двинул Панка автоматом в лопатки, приказывая выше поднять руки.

Молодой немец, вылезший из машины, передернулся и уставился на мужиков. Он был весь в сером, как и тот, в широкой пилотке, что стоял теперь позади него, держа автомат наготове. На голове у мо­лодого немца торчала высокая круглая фуражка из серого сукна, с чер­ным блестящим козырьком, спущенным на самые глаза. На козырьке лежали скрученные вдвое толстые белые шнуры; над шнурами прилипли два блестящих мотылька: один большой, с растянутыми длинными кры­льями, другой совсем маленький — дохлый. Белые шнуры были и на сером воротнике пиджака; над локтем на рукаве был такой же дохлый мотылек, как на фуражке, только потемнее, будто испачканный; дохлый мотылек был у немца и на груди. Ниже локтя на рукаве к черному сплю­щенному квадратику прилипли две блестящие буквы SD.

Из легковой машины вылезли еще два немца в черных мундирах с белыми мотылями и черными, как уголь, крестиками на груди, подтяну­тые, подпоясанные широкими ремнями, и стали поодаль, глядя на мужи­ков. Один из них, с двумя черными крестиками на грудном кармане, был в очках и с забинтованной рукой. Другой немец в черном мундире, заложив руки назад, стоял, широко расставив ноги. Алеша увидел, что все четверо немцев смотрят на одного Боганчика: у него над головой дрожали руки.

Молодой немец шагнул к Боганчику и показал на него пальцем:

— Бандиты?

Боганчик замотал головой, опуская руки ниже.

Голос у немца был сухой, и говорил он так же, как тот, что бил Боганчика на горе у школы.

Мужики заговорили все сразу:

— Хлеб везем... Рожь...

Молодой немец поднял голову, ступил ближе к Боганчику и начал переводить немцам, стоявшим позади него, то, что сказали подводчики.

— Какую рожь?

— В Красное...

— Бумага у нас...

— Кто имеет оружие? — Немец теперь смотрел на каждого, огля­дывал с ног до головы.

— Нет оружия... Рожь у нас...

— В Красное...

— У нас бумага...

Молодой немец сказал что-то стоявшим позади, потом снова пока­зал на Боганчика:

— Кто имеет бумагу?

Боганчик забыл, что стоит с поднятыми руками; схватился за кепку на голове, перевернул ее и подал немцу.

— Что такое? — Немец отшатнулся назад.

Тогда Боганчик дернул кепку к себе, схватил другой рукой бумагу и протянул ее немцу.

Немец быстро взял из рук Боганчика бумагу, развернул и пробе­жал глазами, затем подал ее немцу в очках и долго что-то говорил, по­вернувшись к нему. Очкастый передал бумагу другому немцу; тот взял ее в руки, посмотрел и показал на мужиков:

— Вэр!..

— Можете опустить руки...— Молодой немец взял бумагу у немца в черном мундире и возвратил ее Боганчику.— Где видели бандитов?

Мужики опустили руки, только Янук еще стоял, подняв их высоко над головой, потом опустил и он. Все молчали.

— Где бандиты? — Немец поглядел на Махорку и ткнул его паль­цем чуть не в самую грудь: — Ты! Отвечай!

Немец ждал.

— Немцы у нас в деревне...— сказал Махорка.— Были партизаны... стояли... Теперь немцы стоят... Рожь везем...

— Поедете впереди... До самого Красного... Быстро!..— Молодой немец показал рукой в сторону Тартака.— И если что...— Немец чирк­нул рукой возле носа, словно что сковырнул.

Подъехала машина, и немцы в черных мундирах, согнувшись, по­лезли в нее.

Машина выехала на середину дороги и повернула назад на шоссе тихо, словно остерегаясь чего-то.

У Алеши закружилась голова, и он стал куда-то проваливаться, как в яму. Успел подумать: «Наверное, наступил на масленок, поскользнул­ся». Ухватился обеими руками за Махорку, за рубашку, выбившуюся из-под ремня.