Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

— Еска!.. Еска!.. Твою мать!..— закричал где-то позади Янук.

13

Махорка под мышки поднял Алешу с земли и почувствовал, что руки стали мокрыми, а пальцы слипаются. Взглянул на руки — они были красными. У Алеши из носу пошла кровь.

Немцы, гнавшие их сюда, теперь повернули мужиков обратно, при­казав и Махорке идти вместе со всеми.

«Подведут к подводам, потом погонят впереди себя...»— подумал Махорка, и его вдруг стало трясти всего не отпуская.

Когда Махорка взял Алешу за руку, ему показалось, что они в Ря­занке за Дальвой...

...Было это в нынешнем году в конце зимы, в большую оттепель, ког­да они вот так же с Алешей и с Боганчиком ездили в Рогозино.

Оттепель стояла две недели подряд — ждали раннюю весну. Надол­го скрылось солнце, тучи надвинулись на деревню; тяжелые, черные, как летом, они легли на самые крыши. Сыпался дождь, косой, острый, с вет­ром, шел круглыми сутками. Под вечер моросил, как сквозь сито, и тогда все застилал туман. Густой, сырой и холодный, он ложился на землю, скрывая с глаз и хаты, и деревья, и дорогу, съедал снег. Всюду было серо.

На дороге ноги глубоко проваливались в мокрый снег: вода стояла в выбитых конскими копытами ямках, в колеях от полозьев; журчала на поле в бороздах, резала на куски на стежках лед, размывая его до черной земли, и гнала позади саней пену и грязь.

В ольшанике под Рогозином сугробы осели, сделались серыми, по­чернело поле пятнами. На сырой, мокрой пашне каркали вороны.

В тот день вдруг снова подморозило. Вечером, когда они уже вые­хали из Рогозина, поднялся с Корчеваток ветер. Посыпалась белая кру­па, мелкая, мягкая, занося выбоины на дороге. Запахло снегом — све­жей и чистой влагой.

С поля еще гнало по дороге воду; слышно было, как она булькает в логу и хлюпает под ногами у коня. Из-под копыт коня Махорке в гла­за летели холодные брызги и куски мокрого и твердого, как сухой горох, льда. Темнело. Когда конь выбивался на твердый грунт, под ногами у него шуршал, как дресва, снег, подсыхал на морозе; трещал тонкий ле­док на лужах. Ветер обжигал щеки. Ноги в старых, подшитых войлоком валенках с порванными задниками намокли по колена — другого нечего было обуть; зябли пальцы и пятки, и когда Махорка ступал, чувство­валось, как скользко ногам в валенках. В руках он держал мокрые, на морозе ставшие лубяными вожжи, и они резали голые пальцы: рукави­цы Махорка потерял еще в Рогозине, наверно забыл у Янечика под поветью возле пуни, когда нагружали воз.

Розвальни осели, солома шуршит по снегу, свисая с воза. Коню тя­жело, не под силу, не надо было накладывать такой воз — вровень со стрехой. Солома ржаная, слежалась в пуне у Янечика. От хорошей ржи солома — скользила в руках и блестела.

Старый Янечик вышел из хаты, просил, чтобы не брали много, но Сухов прикрикнул на него, и Янечик отошел от крыльца, стоял и глядел, как увязывали воз.

Сухов — из «Борьбы». Когда-то, как только появились партизаны, Сухов с напарником (Махорка уже забыл, как напарника звали, тот исчез куда-то, и Сухов о нем не вспоминал) стояли в Дальве у Боган­чика. И дневали и ночевали. Видно, наблюдали за чем-то. Потом, когда «Борьба» расположилась в лесу за Лесниками, Сухова в деревне уже не стало, он приезжал только брать подводы. Сухов был невысокий, черня­вый, в черном, подпоясанном ремнем кожухе — на ремне сбоку кобура с пистолетом,— в черных валенках и черной большой кубанке с крас­ными потемневшими полосами крест-накрест. За плечом он носил длин­ную винтовку СВТ. Она у него была еще тогда, когда он появился в Дальве и стоял у Боганчика.

Сухова в Дальве звали просто Володькой. Остался он в партизанах вместе с отступающей группой, не прорвались к своим. Появился же в деревне, когда немцы только что заняли Красное. Был он в граждан­ской одежде и вроде бы без оружия. Но под пиджаком на нем была за­щитная гимнастерка, а из карманов выпирали зеленые рукоятки гранат. В Дальве Сухова все считали своим.

Сухов тогда остался в Рогозине, сказал — догонит их в Дальве.

Храпит позади Боганчиков жеребец, близко, за самым возом; слыш­но, как матюкается Боганчик — идет с той же стороны, что и Махорка. За Боганчиком едет Сергеихин Алеша, сидит на возу. На воз Алешу посадили еще в Рогозине у Янечика во дворе. Воз у Алеши длинный — такому трудно перевернуться.

В Рязанке стемнело; поднялся ветер, сыпал и сыпал крупой. За Ро­гозиной прояснилось небо. Было видно, как по нему бежали тучи. Потом показался молодой месяц, узкий, острый и красный. Плыл низко, у са­мой земли.

Заблестела впереди вода.

Далеко за Рогозином — видно, в самых Ольковичах, где был гарни­зон,— застучал пулемет. Насторожился конь, вытянул шею. Потом сза­ди редко и долго стреляли из винтовок, как и каждую ночь.

Под ногами стало больше воды — спускались в Рязанку. Воз накре­нился, под водой не было видно следа. Вода шла поверх льда широко, сливаясь за дорогой в узкий и черный ручей.

Махорка отпустил вожжи — конь старый, сам найдет дорогу. Шел за возом. Вода поднялась выше колен, налилась в валенки, холодная, как лед.

— Но-о!.. Но-о!.. — кричал Махорка, упершись в воз сзади возле веревок; он чувствовал, что веревки ослабли, и боялся, как бы не вые­хала из-под рубеля солома.Конь рвал сани, вода спала, уже не доставала до колен, и Махор­ка подумал, что проехал Рязанку и что конь берет в гору; надо было сесть на воз, конь бы вытянул, а то вон как намочил ноги. Забежав вперед, Махорка схватил вожжи. Но конь топал, напрягшись так, что скрипели сыромятные гужи и трещали под соломой оглобли. Махорка снова вскинул вожжи коню на спину.

Стреляли теперь уже ближе, в Рогозине. Вверх летели пули, крас­ные, как искры, и гасли тут же над Рязанкой. Свистел, ныл в соломе на возу ветер.

— Мирон!..— крикнул вдруг Боганчик сипло, будто захлебывался.

Махорка оглянулся. Боганчиков жеребец чернел на льду, около него суетился Боганчик, перебегая с одной стороны на другую. Блеснул огонек, наверно Боганчик был с папиросой. И тут Махорка увидел, как по льду мимо Боганчикова воза идет Алешин конь; догоняя Махорку, он тянул по воде одни оглобли...

— Мирон! — Боганчик кричал теперь откуда-то из-за воза, его не было видно.

Обежав Боганчиковы сани, Махорка увидел, что на дороге лежал опрокинутый набок Алешин воз. Вода, огибая воз, хлынула в стороны, и к возу нельзя было подступиться.

— Алеша!..— кричал Боганчик. Он стоял теперь у своих саней сза­ди, не отходил, словно боялся воды.

Махорка только теперь заметил, что Алеши нигде не видно.

«Придавило...» — подумал он.

Вода возле воза была выше колен, черная, с осколками мелкого, будто наколотого льда.

— Але-еша!.. Цыган!..— закричал и Махорка, понимая, что Алешу не могло придавить возом: Алеша сидел наверху; его, видать, отбро­сило в самую пропасть.