Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

КУДА ДЕВАЛСЯ КАРНИТИС?

Курземе, как и вся Латвия, залечивала свои раны. «Курземский котел» оставил глубокие следы. Были волости, в которых не уцелел ни один дом. Население возвращалось медленно. Жизнь никак не налаживалась. Только группы саперов ходили от развалины к развалине, от поля к полю, от рощи к роще и, точно дрова, складывали в штабеля мины.

Но и уцелевшие волости прифронтовой полосы пугали безлюдьем.

А кругом шумели леса, леса и леса, на десятки километров. И в лесах этих искали убежища предатели и враги родины. Для них приказ о капитуляции был бедствием. Близился час расплаты. Страх гнал убийц в леса. Боеприпасов и оружия было вдоволь. Многие тайные тропы вели к настоящим арсеналам.

После войны по всей Латвии бродили бандитские группы, но особенно много их развелось в Курземе. Убийцы шли не на пункты сбора пленных и не в фильтрационные центры, а в леса. В тщетной надежде на помощь извне бандиты убивали, громили, грабили, насиловали, жгли, подрывали и разрушали.

Органы безопасности, милиция, население выступили против этого последнего фронта гитлеризма и латышского буржуазного национализма, но борьба оказалась нелегкой. Большинство бандитов было вышколено и вымуштровано в немецкой армии. Банды были невелики. Состав их постоянно менялся. Они распадались, объединялись, снова распадались. Остатки разгромленных банд вливались в другие банды. Определенных пристанищ они не имели, кочуя в радиусе до ста километров. Бандиты располагали надежной базой снабжения. Во многих сельских усадьбах хозяйничали кулаки. В бандитах они видели единственную реальную силу, способную защитить их интересы и, если даст бог, вернуть старые добрые времена. Как только против бандитов предпринималась какая-нибудь операция, кулацкая сеть связи сразу предупреждала их, и они уходили в другие районы.

В кулацких домах бандитам давали приют, особенно зимою. Кулаки науськивали бандитов на советских активистов. Много горя причиняли народу бандиты. Кровавым был путь и так называемой банды Круста. Вскоре после войны бывший финагент Вамской волости Кулдигского уезда Мартинь Цуцис создал свою банду, к ней пристали три резекненца, братья Крусты — Леон, Юрис и Гейнрих, но вскоре банда распалась. Цуцис решил переправить свою жену в Ригу, к родственникам, на более спокойную жизнь. Провожатым Цуцис назначил Гейнриха Круста, но тот по дороге жену Цуциса убил и ограбил. Братья Крусты, отстреливаясь, ушли от мести Цуциса. Они создали свою шайку. Вначале ее возглавлял Леон Круст, который вскоре погиб в стычке с оперативной группой Министерства госбезопасности. Главарем стал Юрис Круст. Он довольно долго орудовал в Курземе. В сущности, его банда ничем не отличалась от остальных. Она упоминается здесь лишь потому, что именно с ней пришлось иметь дело Ансису Лейнасару.

Бандиты нападали неожиданно, били из-за угла. Но запугать советских людей не могли. Нередко на возрожденных полях можно было видеть пахаря с винтовкой на плече, и нередко ему приходилось бросать плуг, чтобы занять позицию за серым валуном и вступить в бой с численно превосходящим его врагом. Случалось, что пахарь уже больше не поднимался из своего укрытия. Но завтра на его месте трудился и сражался другой.

Тщетно старое хваталось за колесо времени. Старое было обречено.

Это чувствовал и бывший работник вентспилсской электростанции Тирлаук. Могучие волны событий швырнули его за борт.

Сначала Тирлаука выбросила собственная жена. Выкинула из домика, который он, по его словам, строил своим потом и кровью. А еще раньше его прогнали с электростанции — за регулярные прогулы и пьянство.

С зеленым змием Тирлаук водился со дня конфирмации. Но особенно жестокими запои стали после того, как в Вентспилсе утвердилась советская власть.

В причинах для выпивки недостатка не было. Тирлаук пил за «свободную Латвию», за друзей и знакомых, наслаждавшихся благами в заморских странах и оставивших его козлом отпущения, пил за пропащую молодость. Пил, потому что, как ему казалось, жена путается с другим. И наконец, он пил просто со страху. Он понимал, что должен настать и его черед и что его тоже наконец арестуют. Да еще эта проклятая рация, зарытая в саду под кустом красной смородины. Она мерещилась ему даже во сне.

Да, Тирлауку жилось нелегко.

Потеря дома была плодом его легкомыслия. Когда он взял жену, принесшую в приданое только начатые стены дома, не мог он разве сразу переписать их на свое имя? Так нет! Мудрить еще вздумал. Пускай остается на имя жены! Случись что-нибудь, так ему не страшен никакой кредитор: собственность жены — и баста! Да разве могло прийти в голову, что эта тихоня начнет когда-нибудь брыкаться? Люди, правда, поговаривали, упорно поговаривали: смотри, мол, Тирлаук, чего этот почтарь Стрейлис так часто у твоего дома околачивается? Кто же это так долго письма вручает? Не послушал, а теперь Стрейлис в его доме хозяйничает. Спит на его кровати! Черпает воду из ведра тем же ковшом с длинной ручкой, которым с похмелья черпал он! Но… но… Это можно было бы пережить, разве женщин мало на свете? Но дом, дом!

Пожаловался в исполком. А там только смеются: не лакай столько водки, и жена обратно примет. Примет ли? Каждому встречному и поперечному хвастает, что наконец-то она по-человечески зажила. С кем? С почтарем. Если б еще с кем-нибудь! А то с почтарем! Из-за одного этого запьешь.

Но у каждого пса свое счастье. Свое счастье оказалось и у Тирлаука. В самый критический момент, когда он уже искал мыла, чтобы намылить веревку, его подобрала Пиладзиене, бывшая экономка Карнитиса. Жила она теперь не в уютном доме инженера, где было тепло, чисто и светло. В мешанине событий Пиладзиене прибрала к рукам все, что можно было прибрать, и переехала на дальнюю окраину города. Поселилась в облупившемся, закоптелом, обросшем кустами кирпичном домике с низкими и узкими окнами. До нее там жило несколько цыганских семей. Немцы их всех перебили, и домишко пустовал. Пиладзиене домик подремонтировала и поселилась там, даже ордер взяла.

Решив, что в доме без мужчины никак нельзя, она подобрала Тирлаука. Будет хоть кому дров наколоть.

Вместе с Тирлауком в этот дом пришла и война, ожесточенная, не затихающая, порою безмолвная, порою шумная. Тирлаук сражался за свою свободу, а Пиладзиене боролась против анархии, безалаберщины, за порядок в хозяйстве.

В таких битвах верх обычно одерживает женщина. Почему? Полностью это еще не исследовано, но, что это именно так, недвусмысленно подтверждается фактами. Так было и с Тирлауком. Во всех случаях стихийного бунта с его стороны можно было говорить лишь о том, когда и где наступит минута капитуляции.