Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Однако из этой затеи ничего не получилось. Помешали события сорокового года. Дома он мастерил одну-другую пару дамских туфелек, а на обувной фабрике работал рядовым сапожником, надеясь так пережить беспокойное, переменчивое время. Так же прошла для него и пора немецкой оккупации. Ничего не изменилось и после войны. Работа на фабрике «Пионер» занимала в его бюджете ничтожное место. Главным источником прибыли стала работа дома. И он сам, и его жена старались, как говорят, до седьмого пота. Заказов хватало.

Половину добытых мастером денег получала Милда, большая часть другой половины попадала в надежный тайник за духовкой, откуда вскоре вылетела в трубу при денежной реформе.

Семейные обстоятельства крепко спаяли Кришьяниса Риекстиня со старой жизнью, ибо все эти ворованные блага текли из источников, с которыми советская власть боролась. Риекстинь побаивался дня, когда потоки доходов будут перекрыты и придется жить на одну зарплату. К тому еще вся его предыдущая жизнь в техникуме, в организации «Сокол», работа на заводе Лейбовича, параллельная деятельность в айзсаргах, затем на «Телефункене», дружба с немецкими фашистами, похождения в «Курземском котле» и связь с ЛЦС — все это тянуло его назад. Связь со старым так влияла на Риекстиня, что он, не переставая, ждал перемен. Он не верил, не хотел верить, что уже ничего не изменится и старое не вернется. А если ничего не изменится само по себе, то надо как-то вырваться из этой жизни туда, куда мечтала вырваться Милда.

И вдруг на, горизонте появился Лейнасар. Разве это не было знаком того, что жизнь его еще может измениться? И Кришьянис Риекстинь ухватился за Лейнасара, как утопающий за соломинку. Риекстинь понимал, что, связавшись с Лейнасаром, он отказывается от всякой попытки приобщиться к тому новому, которое все настойчивее и стремительнее входило в жизнь. Но он упрямо не верил в реальность нового и ежедневно с дрожью в сердце слушал радиопередачи из разных стран, надеясь уловить хоть приблизительно понятные слова, которые сказали бы ему, что надвигается что-то другое. Но так ничего и не дождался. Лишь с появлением Лейнасара возникла возможность уехать из этой страны. Для Риекстиня это был единственный выход — тут его благополучие не могло быть продолжительным, оно было краденым. Должен же перегруженный крюк когда-нибудь обломиться. Дожидаться этой минуты не хотелось, и поэтому он принял Лейнасара с распростертыми объятиями, открыл ему двери своей квартиры.

Этого Лейнасару только и надо было. База найдена. Первые связи установлены. Дальнейшее покажет время, теперь все зависит от его, Лейнасара, сообразительности.

На третий день Лейнасар утром, еще затемно, добрался до условленного перекрестка в лесу. Вечером он предупредил отца, что ночью исчезнет, и старик не удивился, когда сеновал утром оказался пустым. Но с того вечера, когда в дом вошел сын, старика не оставляла тревога. Он по-всякому пытался заглушить ее: пил вместе с Буллисом, часто выходил в море и утешал себя тем, что сын умен и со всем справится.

Лейнасар забрался в сосновую чащу и ждал наступления дня. Но Риекстинь явился только около одиннадцати. Лейнасар решил, что будет лучше, если их тут никто вместе не увидит. Риекстинь с чемоданом отправился на автобус, а он сам через час вышел на шоссе и проголосовал, остановив попутный грузовик.

Лейнасар незаметно, но внимательно наблюдал за окрестностью. Никаких следов войны. Крестьянские дома целы, люди около них занимаются обыденным делом. Местами на полях работают конные косилки. Тракторы Лейнасар увидел только в двух местах, они вертели окруженные золотистыми ворохами молотилки. Это было нечто новое. В прежнее время молотилки приводили в движение локомобилем.

Лейнасар почувствовал досаду. Желаемой разрухи не было и в помине. Ничего: присмотрится получше, картина окажется совсем другой, успокаивал он себя. Небольшое удовлетворение он испытал, когда в нескольких местах на обочине дороги увидел постройки с дырявыми крышами.

Хороший текст для донесения: «В Латвии в крестьянских усадьбах постройки с дырявыми крышами». Он так громко усмехнулся своей остроте, что шофер удивленно посмотрел на него.

Лейнасар решил тщательно скрывать свои чувства. Это было необходимо, ибо Рига огорчила его еще больше. Трубы заводов дымились. Шли трамваи. Люди куда-то спешили. Их, казалось, было меньше, чем до войны. Зато автомашин было много, правда, все больше военных. На развалинах и руинах работали люди. Лейнасар должен добиться, чтоб эта жизнь остановилась, заглохла, а ее сменила другая — жизнь, угодная заморским хозяевам Лейнасара.

Он сделает для этого все, что в его силах.

На четвертом этаже третье окно справа было открыто настежь. Стало быть, Риекстинь уже дома.

Двухкомнатная квартира была обставлена со вкусом красивой и прочной мебелью безукоризненной работы довоенных мастеров.

«Мебель эта — приданое жены Риекстиня, — подумал Лейнасар, опускаясь в удобное, мягкое кресло. — А что теперь с моей квартиркой? Наверняка все пропало. Отдали кому-нибудь из латышской красной дивизии. Вместе с замечательным инструментом…»

Хотелось тяжело вздохнуть, но он сдержался и сплюнул в фарфоровую плевательницу. И плевательница эта была частью обстановки. Священная семейная утварь.

Пока Риекстинь возился на кухне, Лейнасар тщательно рассматривал квартиру. Ничего, ровно ничего не изменилось, с тех пор как он в последний раз приходил сюда в день рождения хозяйки. Словно не было ни войны, ни немцев, ни «Курземского котла», ни коммунистов теперь. Правда, все покрыто пылью. Стол и подоконник заставлены грязными тарелками и пустыми бутылками. Но в этом нет ничего удивительного. Риекстинь в Риге ведет холостяцкий образ жизни. Жена наезжает со взморья не для того, чтобы вытирать пыль и мыть грязную посуду. У нее дела поважнее. А держать в нынешнее время прислугу просто рискованно. Может, потом, когда переедет со взморья, подыщет женщину, которая приходила бы раз в неделю убрать и постирать. Надо приноравливаться, что поделаешь.

Риекстинь застелил стол сложенным в несколько раз номером «Тевии» и принес из кухни сковороду с яичницей. Поставил сковороду на стол. Достал несколько бутылок пива.

Когда они малость перекусили, Лейнасар, словно мимоходом, поинтересовался:

— Как ты считаешь, что за люди шатались там в лесу?

— Смолокуры. Не видел разве, как они ставили посуду у надрезанных сосен? Теперь во взморских лесах многие этим промышляют. Смолокуров опасаться нечего, хоть и боимся теперь всех и всего. Мне кажется, что настоящую жизнь начну только тогда, когда переберусь через залив на Готланд или в другое место. Когда ты, собственно, думаешь? Надо собрать и уложить кое-какие вещички.