Михаил Никулин - Повести наших дней

— А зачем вам это? Мы с вами соли вместе совсем не ели. По чашке чаю выпили у Зубковых. Так чай — он сладкий. Ему и положено быть несоленым, — пошутил я. — Фамилия моя Гаврилов. Так и называйте.

Буркин скупо усмехнулся:

— Аким вам кое-что рассказал о моем характере. Да я сам, товарищ Гаврилов, мог бы кое-что веселое про свой характер добавить, но время не для веселых разговоров… Ждем этого «шествия», а его нету! Нету!.. Скажите: по-вашему, оно будет?! — И он так заворочал руками в карманах полушубка, что грубоватая овчина загремела.

— Обязательно будет, — ответил я. — Я верю в силу письма младшего Кострова. И потом, мы с Акимом Ивановичем знаем в подробности, что минувшей ночью творилось в доме Костровых и в нагорновских домах и дворах… «Шествие» будет!

Буркин вздохнул.

— Аким, погляди, что показывают дедовские?

Ровно и спокойно Аким Иванович сообщает:

— Дедовские показывают час.

— Ну, а потом они покажут два, три… А перемен не будет…

И Буркин внезапно загрустил. Он даже опустил голову как-то так, как опускает ее лошадь, когда забывают снять давно опустевшую торбу. Аким Иванович с жалостью в голосе, шепотом высказал мне свою догадку:

— Михаил Захарович, так и знайте, что на бюро райкома ему, бедолаге, ой как досталось за все наши промашки. В полночь вернулся. Скверно спал.

Сочувствуя Буркину, мы досадовали, что на далекой, снежной белизны улице никаких признаков жизни. И тут Аким Иванович легонько толкает меня локтем:

— Глядите!.. Это ж Катя! Она с добрыми вестями!

Буркин, точно читая неразборчиво написанное, говорит:

— Катится клубок. Ни носа, ни глаз… Ни рук, ни ног… Какая же это, с позволения сказать, Катя?

— А на что ей ноги, если у нее в душе крылья?! — ответил Аким Иванович.

А тем временем клубок успел скрыться где-то на дне лощины, и нам мешали увидеть его густые оголенные ветки садов, обступивших улицу с обеих сторон.

Буркин сказал:

— Ну, совсем исчезла ваша Катерина Семеновна. Должно быть, свернула в переулок.

И вот уже нет никакого клубка, а бежит к нам Катя Зубкова. Она размахивает сорванным с головы платком. Гибкая, проворная в каждом своем движении, она кричит нам:

— Не беспокойтесь! Все в порядке! — И, обернувшись, показывает нам через лощину.

И мы видим далеко на Нагорной улице оживление, там можно различить людей, скотину. Все это медленно вытягивается в темную цепочку и по снежной белизне так же медленно движется к нам.

Буркин широким шагом поспешил навстречу подбегавшей Кате:

— Катерина Семеновна, да почему вы там так долго собирались?!

— Товарищ Буркин, вы учтите, что мы там не мед пили! — отвечает Катя. Взмокшее лицо и шею она усиленно вытирает тонким платком, который носит под шалью. Она спешит рассказать, почему у них получилась большая заминка: — Нам чуть совсем не поломали «шествия»… И знаешь кто, Акимушка, был заглавным вредителем?

— Катя, ну нам же отсюда ничего не было видно.

— Анна Еремеева… Товарищ Буркин, вы же ее знаете. Это сноха тех кулаков Еремеевых, каких выслали… А ее, Анну, не выслали. Вроде она была у них не снохой, а батрачкой бесправной…

— Ну конечно, помню! — возбужденно ответил Буркин. — Она здорово шепелявая!

— Да, шепелявая! Ох же и нашепелявила она нам, товарищ Буркин! — И Катя приложила узкую ладошку к порозовевшей щеке, закачала головой. — Она как начала кричать: «Дураки, кого вы в пример берете?.. Андрюшку Кострова! Да за него же бык думает! — И дальше еще громче: — А что с быка спросить? Он же, говорит, бык, быцёк, быцёк… — передразнила Шепелявую Катя. — Костров нынче, к примеру, отведет его на колхозный баз, а он завтра возьмет и прибежит домой. В другой раз Костров не поведет его на общий баз… А ваши быки останутся там…» Бабы уже кинулись отбирать у мужей быков. И остались бы в «шествии» один Костров со своей Леной, их быки и я, твоя родненькая жена, — засмеялась Катя. И снова она с рассказом к Буркину: — Знаете, кто выручил нас из беды?! Насонов!.. Да-да! Анисим Лаврентьевич Насонов! Он откуда-то из двора Костровых вывернулся в переулок и попал прямо в нашу кутерьму и с ходу набросился на Анютку Еремееву: «Ты, Шепелявая, сильно тут разбрехалась! Кричишь, что «быцки» думают за Кострова?! Может, до вчерашнего дня было на это похоже. Но уж наступил конец! И ты, Шепелявая, не сбивай с толку людей. Мне, сильно испорченному домашней собственностью, ух как трудно было расставаться со скотиной. А надо было. Время так велело! — И как скомандовал: — Шепелявая, очисть дорогу!.. Андрей, вперед! Остальные — за ним!» А я как увидела, что и другие молча потянулись за Андреем, — рассказывала Катя, — припустила что есть духу прямо к вам… Ведь вы ж тут в сильном ожидании свободно могли зачахнуть. Правду я говорю, товарищ Буркин? — весело спросила она.

— Могли, — смеясь, соглашается Буркин. — Только вот что, Катерина Семеновна, вижу, что ради колхозного дела ты готова огнем гореть… А это и есть соль, какую мы вместе едим. И потому-то с этого часа называй меня не товарищем Буркиным, а Иваном Селиверстовичем! А мне разреши иной раз назвать тебя Катей!

Они пожимают друг другу руки.

— Ну, будя вам! Уж очень сильно вы разручкались! Мужней властью вам говорю! — шутливо заметил Аким Иванович и строже посоветовал Кате: — Сбегай домой, переоденься, а то можешь простудиться!

— Мне и в самом деле надо переодеться! А они вон уже спускаются в лощину… Ну да я успею…

И Катя с присущей ей легкостью побежала домой.

…А «они» и в самом деле спускались в лощину. Подтачивалась темная цепочка на заснеженной белизне улицы. И когда «они» показались, стали хорошо видны, около колхозного база их ожидали не трое, а десятка полтора хуторян. Люди сбежались от амбаров, из дворов, оторвались от работы и от домашних забот. Они негромко переговаривались:

— И в самом деле здорово похоже на шествие…

— Андрей за правофлангового… В военной обмундировке…

То там, то тут слышались приглушенные смешки. Эти смешки обидели Буркина:

— Шествие многим дорого обошлось. Кое у кого в сердце не раз пересыхало, жгло… Давайте с уважением к тем, что идут в правильном направлении… Прошу понять меня как надо!..

Смешки совсем прекратились. Разговор стих почти до шепота.

— Неделю назад вот так и мы с Терентием вели своих быков. Перед этим всю ночь ходили к ним — все подкармливали самым лучшим сеном. Пусть не забывают своих хозяев…

На этот шепот женщины шепотом отвечает другая:

— Ты вон погляди: Андрей Костров навьючил на спину быка целую копну сена… Вроде это харчи быку в дальнюю дорогу… Какой она будет, новая дорога?..

Вмешался хрипловатый мужской голос:

— Бабы, ну будя вам причитать, вроде мать родную хороните.