Сергей Малашкин - Девушки

— Ничего у Тарутиной не выйдет, — заметила с клетки торфа женщина, держа на коленях горшок с пшенной кашей.

— Почему? — раздалось уже несколько голосов.

— Ольга не умеет ругаться, как Волдырин, вот поэтому и не выйдет у нее ничего, — насмешливо пояснила она.

Девушки фыркнули. Та, что сидела на торфяной клетке, рассмеялась и уронила горшок с колен. Он покатился и упал в канаву, погрузился на дно. Девушки захохотали.

— А ну вас к черту! — крикнула женщина, вскочив с клетки.

Горшок несло по дну коричневым потоком. Она побежала за ним по бровке и, не догнав его, вернулась на свое место и стала есть хлеб.

— Конечно, ежели мы не будем помогать Ольге, то у нее ничего не выйдет, — серьезно сказала Огнева.

— Нет, мы Тарутину поддержим.

— Своя она, как не поддержать!

— Верно, девушки! — подхватила Ртищева, молчавшая все время. — Глядите, сколько нас! Какими мы горами ворочаем! Куда повернем, там и будем.

— Точно. У нас у всех одна дорога.

— Правильно, правильно, девушки! — крикнула Ольга, выходя из-за штабеля вместе с Ногиной, — Дорога к лучшей жизни. Та дорога, на которую нас вывел Ленин и которой ведет партия.

Девушки обрадовались Тарутиной, встретили ее улыбками. Ольга подсела к ним. Она была в хорошем настроении — работа на ее поле шла дружно.

— А мы тут ругали тебя, Тарутина, — сказала Ртищева.

— Если за дело, то хорошо. Только ругайте за дело в глаза, — серьезно попросила Ольга, — чтобы я могла исправить свои ошибки. Я вот что думаю, девушки, надо нам по-другому работать.

Девушки оживились.

— Как это по-другому? Разве мы плохо работаем?

— Кажется, стараемся. Наша бригада не из последних.

— Из передовых, — похвалила Тарутина. — А работать надо все-таки по-другому, чтобы сил затрачивать меньше, а вырабатывать больше.

— Это только в сказке так бывает, — заметила одна из девушек, худенькая и черноглазая, похожая на большеротого галчонка.

— Ну, моя сказка будет нехитрая: легче возить тяжести на колесах, чем таскать на плечах, не правда ли?

Девушки заинтересовались такой присказкой, притихли. А Ольга продолжала:

— Настелем вот доски через карты и поставим на них тачки с корзинами торфа. Это одно предложение. А вот другое: трудно поднимать корзины с торфом на завершку, так мы приспособим подъемники, вроде журавлей, и блоки с электрическими моторчиками. Надо только, девушки, захотеть и опробовать.

Девушки улыбались, покачивали головами.

— А как ты думаешь, Шура?

Ртищева, подумав, сказала:

— Что ж, Оля, попробуем. Как вы, девки, думаете?

Девушки сразу заговорили, перебивая друг друга:

— Давай, давай, Тарутина!

— Тащи свои тачки! Мы на них и поработаем и покатаемся!

— Начальника, ежели дело пойдет, покатаем вперед всех, — пошутила Ртищева, улыбнувшись.

Флаг опустили. Обед закончился. Девушки подняли корзины и направились за торфом. Штабелевщицы полезли на штабеля. Тарутина также поднялась и пошла к поселку. Небо было безоблачно, солнце сильно палило. Воздух был сухой и горячий.

Заметив в стороне бригаду техника Маши Козловой, Ольга повернула на ее участок. Эту девушку она хорошо знала, уважала ее за упорную настойчивость и любовь к своему делу. Маша Козлова нянчила меньших сестренок и братишек, а потом, когда ей исполнилось шестнадцать лет, отправилась с другими девушками на болото. Она много работала, читала книги, изучала торфяное дело, но всегда вставала раньше всех девушек своей бригады и уходила в поле. Нил Иванович, видя ее упорство и честность в работе, назначил ее техником. В какой бы из бригад Козлова не была техником, все они выполняли и перевыполняли план выработки торфа. Все девушки, за исключением лодырей, уважали и любили Козлову, говорили про нее: «Маша у нас старательная и справедливая. Она все сделает для нас, чтобы мы работали хорошо».

Козлова была проста, душевна в обращении с девушками. Эта ее простота и задушевность заставляли иногда задумываться даже лентяек, и они начинали вырабатывать нормы. Кроме всего этого, Козлова заступалась за своих девушек перед Волдыриным, который часто несправедливо нападал на торфяниц.

Хорошим техником, конечно, девушка стала не сразу: она четыре сезона проработала простой торфяницей, два сезона — техником. Но за эти годы она очень выросла на торфу, знала все процессы его добычи назубок. От ее глаз никогда не ускользали промахи торфяниц, нерадение к делу. Карты поля были как бы родным домом для Козловой, и в этом доме был образцовый порядок. Ольга каждый раз любовалась работой Маши, ставила ее в пример другим техникам.

Козлова стояла с девушкой у канавы. Девушка цапкой вытаскивала из воды пни и куски торфа. За разговором они не заметили, как к ним подошла Ольга.

— Что ты заставляешь меня таскать пни? Не я навалила их в канаву.

— Валька, не ври! Я сама видела, как ты шла с корзиной по бровке, споткнулась и куски упали из корзины в воду. Пеньки со зла ногой сбросила. Вытаскивай без разговору и больше не ври мне! Запомни это, ежели хочешь работать у меня!

Козлова шагнула навстречу ей, и они пошли по бровке. Ольга смотрела на карту, с которой убирали торф, на растущие штабеля. Вдруг Козлова метнулась в сторону. Ольга остановилась.

— Не рой яму, не рой! Это не канава, а бровка. Настил зачем раскапываешь? Вот так надо работать. — Маша выхватила у торфяницы лопату и, наклонясь, ловко и быстро насыпала бровку, не делая ямок в земле. — Поняла, как надо?

— Поняла, — ответила девушка.

В следующую минуту Козлова уже бежала через карту к торфяницам, работающим на змейках. Она еще издали заметила, что новички плохо кладут куски торфа в змейки. И вскоре до слуха Ольги донесся ее мягкий голос:

— Вот как, милая, надо работать!

Видя, что Козлова задержалась на змейках, Ольга приветливо махнула ей рукой и зашагала дальше. Шел третий час дня, а она с пяти часов утра в поле, изрядно проголодалась и устала от ходьбы по картам своего поля, от разговоров с торфяницами, техниками и бригадирами, да и от невыносимой жары. Временами, когда она была одна в пути, ее клонило ко сну.

Ольга шла по хорошо протоптанной тропке, бежавшей вдоль валовой канавы. По обочинам росла буйная ярко-зеленая трава, пестревшая то бело-желтыми цветами ромашки, то синими колокольчиками, то золотистой сурепкой, то малиновыми шарами клевера. Местами трава была до того густа и высока, что тропа терялась в ней. Ольга шагала прямо, и трава шумела под ногами. Пыльца золотистой дымкой садилась на сапоги. Из-под ног прыгали кузнечики, разноцветные бабочки огоньками мелькали впереди. Изредка из зарослей канав выпархивали дикие утки. Пахло мятой, цветами, пряно-горьковатой сыростью. Ольга сорвала несколько колокольчиков и вспомнила Павлова.