Сергей Малашкин - Девушки

На палубу из капитанской каюты вышел Волдырин, неся свои чемоданы и мешки с «подарками». Он мутными, выпученными глазами окинул отъезжающих, пожевал губами, поправил каракулевую шапку и, ничего не сказав, вернулся в каюту.

Машина заработала сильнее, палуба задрожала, точно ее стала трепать лихорадка. Грязный черно-бурый дым повалил клубами из трубы. На пристани все еще стоял народ. Девушки махали руками и платками. Мать Ольги и бабушка Даши остались дома, простились на крылечках: Ольга и Даша не любили, чтобы их провожали, да еще с заплаканными глазами.

Раздался густой, пронзительный свисток. Словно сам голубовато-молочный воздух закипел и бешено вскрикнул. Пароход стал отходить, удаляться. С берега понеслись крики.

— Глаша, пиши чаще!

— Валя, не забудь, что я наказывала тебе!

— Ариша, свинина не соленая, как приедешь, так посыпь ее солью!

— Груша, смотри за вещами в Рязани, да и на пароходе-то!

Пароход уже вышел на середину реки, и пристань осталась далеко позади. Девушки все еще стояли на палубе и прощались с родным селом, темневшим с холма побуревшими садами, березами и липами. Провожавшие стали медленно расходиться. Они поодиночке и группами поднимались по дороге.

Ольга стояла у скамейки и смотрела на удалявшийся берег, на серо-голубоватые струи воды, вылетавшие из-под колес парохода. Сизые нервные чайки метались над водой, то падая на нее, то взмывая в синь, то неслись низко-низко и задевали острыми крыльями за ее зеркальную поверхность. Комсомолки из бригады Кати запели песню. Ольга обернулась на поющих и, вздохнув, задумалась. Песня широко и звонко разливалась над Окой. В ней говорилось о родной стране, о любимых, сражающихся за отечество.

— Хорошо поют в Катиной бригаде, — сказала Даша.

— Хорошо, — отозвалась не сразу Ольга.

— Не было бы песни, было бы труднее жить, — вздохнула Соня. — С песней и горе не горе!

— Тебе, Соня, еще рано думать о горе, — упрекнула ласково Ольга.

— А я, Оля, и не думаю о нем: у меня и нет его.

— Постарайся, чтобы и не было никогда, — сказала еще ласковее Ольга, села возле Сони и обняла ее. — Запомни, что я старше тебя. Считай меня старшей своей сестрой. Этого не забывай, особенно на болоте.

— Где тут Ольга и Даша? — спросила маленькая с курносым лицом девушка в короткой поддевке. — Ах, вот вы где! — увидев их, воскликнула она чуть насмешливо. — Идите скорее! Вас требует к себе в каюту Петр Глебович!

Ольга побледнела, глаза ее расширились.

— Передай Волдырину, что Ольга и Даша в каюту к нему не придут!

— Зря отказываетесь, — блеснув белыми зубами, засмеялась девушка и быстро ушла с палубы.

Солнце поднялось выше. Его красно-золотой шар плыл за пароходом, недалеко от борта, качался, подпрыгивал на волнах. Несмотря на недавно прошедший ледоход, воздух был очень теплым.

— Весна!

Торфяницы, нагруженные чемоданами, корзинами и мешками, сошли с парохода и выстроились на площадке, недалеко от пристани. Единственный фонарь освещал мутно-желтым светом проходную. Подошел Волдырин и остановился под фонарем. Он был зол и осипшим тенорком крикнул девушкам, чтобы забирали вещи и шли на вокзал.

Они двинулись к городу по разбитой и грязной мостовой, медленно, толкая друг друга, изредка перекликаясь.

Наконец девушки добрались до вокзала и вышли на перрон. Волдырин, успевший уже где-то снова выпить водочки, встретил их двусмысленными шуточками, провел на запасные пути к эшелону и стал шумно и грубо руководить посадкой. Бригадам Ольги и Даши был отведен предпоследний вагон.

Носильщики внесли мешки и чемоданы Волдырина в тот вагон, в котором находились мобилизованные девушки и Ариша Протасова. Приставив караулить свои богатства Аришу и белозубую, маленькую, в кремовом полушалке, девушку, вербовщик направился в конец эшелона.

Поезд тронулся, загромыхал и загудел колесами. Вагоны поскрипывали, как старики, жаловались на то, что им очень тяжело, что они больны и давно не были в ремонте. Волдырин на ходу влез в широкую дверь теплушки. От него сильно несло водкой. Глаша прикрыла дверь. Петр Глебович сел на чью-то корзину и отдышался.

— Еще немножко, и вы, товарищ Волдырин, остались бы, а мы бы без вас уехали, — уставившись круглыми глазами в начальника, проговорила Варя.

— Никак нет. Поезд, красавица, не повез бы тебя без Волдырина, — сразу переходя на «ты», рассмеялся Петр Глебович, поймал Варю и потянул к себе.

Девушка вскрикнула и вырвалась.

— Козочка, нельзя быть такой сердитой.

Варя ничего не ответила, спряталась за Соню и Дашу. Пестрая от звезд полоска неба, которую было видно в щель, не рассеивала мрак в теплушке. Ольга зажгла огарок сальной свечи и поставила его на плетеную корзинку. Огонек заколыхался, наполняя вагон желтоватым светом. Петр Глебович достал бутылку водки из кармана, стакан из другого и поставил все на корзину.

— Давайте, девки, пропустим по маленькому стаканчику. Думаю, что закуски у вас есть неплохие.

— Как не быть, — отозвалась какая-то девушка из угла вагона, — но только не для вас.

— Это кто сказал? Выйди-ка сюда!

— Не выйду, — рассмеялась девушка. — Я ужасно боюсь тебя! Лежу на корзине — и баю-бай!

Послышался смех. Кто-то глубоко и шумно вздохнул, кто-то пропел: «Черный ус под горой шатается…» Волдырин насторожился и поморщился.

Ольга открыла чемодан и положила кусок сала и горбушку хлеба на корзину.

— Пейте и закусывайте, Петр Глебович, — предложила она. — Пейте за наше здоровье, за то, что мы любим вас как начальника.

— Вот за это, хе-хе, люблю, — хохотнул Волдырин, — уважаю за такие добрые слова. Конечно, хе-хе, и вы все хлебнете водочки за мое здоровье. Я вот хвачу стаканчик, остальное — на всех вас, девки.

— Да нам и по одному глотку не хватит, — раздались голоса, — комсомолки лихо пьют!

— Девушки, не клевещите на себя, да еще при начальнике! — прикрикнула Даша. — Что он подумает о нас!

— А ничего. Он позабудет, как выпьет.

— Держи! Такой позабудет!

— Это какой «такой»? — гневно вскинул глаза Волдырин на Варю. — Отвечай!

— Что вы, Петр Глебович, придираетесь? Я сказала «такой хороший»!

— «Хороший» не сказала!

— Сейчас? Сказала: «Такой хороший». Вы, видно, глухи на оба уха, вот и пузыритесь и обижаетесь.

— Варя, замолчи! Ты еще не работала на болоте, а потому и грубишь начальнику, — сердито оборвала ее Ольга и отвернулась. — Пейте, Петр Глебович, потом и мы… Девушки уже спать хотят, а ноченька весенняя не так длинна.

— Дело, дело говоришь, хе-хе! — Волдырин ловко, ударом ладони в дно посуды, выбил пробку из горлышка, налил водки в стакан, выпил, крякнул и сплюнул.

— Берите бутылку, потяните из нее, — предложил он Ольге и Даше, а сам взял ломоть сала и стал жевать. — А сало-то ничего, хе-хе!