Александр Осипенко - Огненный азимут

За шоссе, на высоком берегу неглубокой речки, в лесу за рекой и еще дальше, в маленькой деревушке с тенистым, очевидно, барским садом, было полно подвод и людей. Ми­хась долго ходил, пока разыскал начальство. Смуглый, ху­дощавый человек, на ходу выслушав Михася, приказал стать табором на двух хуторах, что виднелись за болотом.

Там уже разместилось два колхоза, и какой-то усатый, горбоносый человек чертил палкой на тропинке план, рас­сказывал, что должны делать люди. Его слушали вниматель­но, молча.

На следующее утро прошел слух, что решено строить аэродром. Слух этот никто не опроверг, и люди оживились. До завтрака было засыпано болотце, срезан и сровнен с зем­лею холм, а черный замшелый камень, что высился над по­лем, глубоко опущен под землю.

Михасю нравилась дружная работа людей, собственная расторопность и умение быстро и точно выполнять распоря­жения невидимых таинственных руководителей стройки. Но больше всего ему нравилась — и в этом он почему-то стес­нялся признаться — разрушительная сила, действующая на огромном пространстве. Он восторженно и с каким-то на­слаждением уничтожал пшеничное поле, рубил молодые березки по краям узкой дороги, с радостью наблюдал, как на хуторе ломают постройки. Сначала он думал, что это чув­ство — разрушать, уничтожать — появилось только у него, и он даже пытался заглушить его, а потом увидел, что и другие с таким же остервенением разворачивают хаты, кро­шат, ломают двери, окна и насмешливо наблюдают, как старушка — хозяйка хутора — старается уберечь от разгро­ма почерневшие от огня горшки.

"В конце концов, война и красива этой безжалостной разрушительной силой,— думал Михась, лежа ночью на телеге.— Разрушить до основания весь мир, чтобы построить затем новый. К черту, к дьяволу бабушкины горшочки! Есть нечто более важное, нежели они... Борьба!.. Жизнь — это борьба! Разрушение во имя созидания..."

Ночью за речкой в лозах пели соловьи,

Ночью гудели самолеты.

Ночью привели шпиона.

Михась услышал, как заговорили люди, как кто-то, с удо­вольствием крякнув, ударил человека и тот, вскрикнув, глухо упал на землю.

Когда Михась подошел, человек поднялся с земли. Све­тало, на востоке ярко разгоралось небо, а тут, над головой, еще поблескивали редкие звезды. Человек поднялся и стоял, широко раскорячив ноги. В глазах его отражался страх.

— Кто такой? — спросил Михась.

— Шпион, говорят,— ответил ему пожилой сутулый че­ловек,— а может, и не шпион.

— Шпион!.. А кто же еще! Это мы первые увидели,— вынырнул из толпы худощавый парень и, боясь, чтоб его не перебили, торопливо, глотая слова, начал рассказы­вать : — Он еще вечером появился. Все ходил, приглядывал­ся. "Зачем, говорит, посевы уничтожают. Поля не хватает, что ли! — говорит. Все равно самолеты тут не сядут". Кто же так скажет? Ясно, шпион!

Человек вытер рукавом кровь с лица, оглянулся. Корена­стый, с толстой шеей мужчина медленно отвел руку и с раз­маху ударил шпиона. Тот ахнул и торчком полетел на толпу. Люди отступили, и он упал на землю.

— У Забудьки кулак будь здоров!.. — сказал кто-то стоящий рядом с Михасем. — Быка с ног собьет.

— Пусть бы свои кулаки на фронте показал...

— Да его же в армию не возьмут. Судимый он, этот Забудька. Продавца из магазцца, еврея, избил...

— Видать, хорош гусь...

Откуда-то бежали люди. В круг пробрался тот усатый, что руководил работами. Он остановился, долго присматри­вался к лежащему вниз лицом человеку, Виднелась только его худая спина и поджатые ноги.

— Кто поймал? — спросил усатый.

Хилый паренек снова вынырнул из толпы.

— Я поймал.

— Ну и дурень. Это же свой. Наш. Техник.

Михась услышал, как Забудька с сожалением прого­ворил:

— А, черт, не успел еще раз ударить... Он бы меня весь свой век помнил.

Михась лежал на телеге и снова смотрел в небо, но уже что-то изменилось в его душе, и другое настроение посте­пенно овладевало им...

Через неделю строительство прекратили. Часть людей отпустили домой. Но Михась и еще несколько деревенских парней остались.

Вечером на поле привезли доски и бревна. Снова появил­ся усатый — инженер, как его называли,— и люди по его приказу начали строить макеты самолетов.

Делали макеты неохотно, хотя усатый и подгонял. К утру на поле выстроились неуклюжие, еловые уроды, которые даже издалека не очень были похожи на самолеты. Усатый, однако, уверял, что с воздуха макеты иначе выглядят и нем­цы, надо ожидать, прилетят бомбить аэродром.

И действительно, после завтрака над полем высоко в небе загудел самолет. Все разбежались. Михась спрятался под куст, над самым берегом речки. Хотелось посмотреть, как немцы будут бросать бомбы.

Самолет делал круги в прозрачном синем небе. Потом неожиданно вынырнул из-за леса и низко пошел над полем. Это был небольшой, с застекленной кабиной разведчик. Ми­хась увидел летчика, который пристально смотрел вниз.

На третьем круге немецкий разведчик пролетел так низ­ко, что Михася обдало ветром. И ему показалось, что летчик смеялся.

Стало больно и обидно. И все, что делали в эти дни, по­казалось ненужной забавой.

Домой Михась вернулся с тяжелым сердцем и твердым намерением пойти добровольцем в армию. Но назавтра его послали рыть окопы на западной окраине города. Оттуда он на несколько минут забежал домой, перед тем как началось отступление.

События развивались стремительно и совсем не так, как ожидал Михась.

3

Ночью, когда утомленные переходом красноармейцы за­снули, из штаба примчался вестовой. Часовой, молодой, еще не обстрелянный боец, зябко вздрагивая, остановил его на опушке леса. Вестовой нетерпеливо осадил коня,

Лазарет где? — коротко спросил он.

— А черт тут разберет. Где-то в лесу. А может, там, на ферме.

Часовому хотелось поговорить, выведать, какие в штабе новости, но вестовой повернул коня и галопом погнал к фер­ме. В тишине звонко цокали подковы о сухую нагретую землю.

Лазарет действительно расположился на ферме. Большие санитарные фуры стояли в строгом порядке. Лошади не были выпряжены. На фурах лежали раненые. Их было много.

— Лейтенанта Герасименю знаешь? — спросил вестовой ездового, расхаживающего у обоза.

— Они вон там. Все начальство...— махнул тот рукой куда-то во тьму.

Вестовой медленно объехал обоз. В небольшой хатенке, над самым рвом, светилось узенькое оконце. Рядом с хатен­кой стояла санитарная машина с незаглушенным мотором.

Привязав коня, вестовой вошел в хату. Сладкий запах эфира и крови ударил в нос. Вестовой, стараясь не дышать, искал глазами старшего по званию.

Все были в халатах и марлевых повязках на лицах. Кто старший — не разобрать. Люди, занятые операцией, не за­метили вестового. Он кашлянул, совсем так, как кашлял бы где-нибудь в деревне, чтобы обратить на себя внимание. Полноватый, в очках человек, не отрываясь от работы, раз­драженно спросил: