Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

Оленин похлопал глазами, вздохнул, сел за стол и пододвинул к себе объемистую папку бухгалтера.

Так и застал их рассвет.

...Пять дней звучал над берегом Ташумки охрипший голос председателя. Энергичный, командирский, он не причинял никому обид, был как бы созвучен лязгу железа, трудовому гулу пробуемого движка, буйному звону разбуженной земли.

Следом за валковщиками шло звено Павла Глазкова, и поле на глазах преображалось. Затрепетала на ветру тепличными листочками рассада — квелая и еще бледная. Скоро, напоенная влагой, согретая солнцем, она пойдет в рост, окрепнет, потучнеет.

Стремительный удар лопатой разрезал валок, и первая вода хлынула-потекла по канавкам. Все, кто был на массиве, зашумели громко, празднично. Двинулись за водой, возбужденно прыгая по валкам.

С глубоким удовлетворением смотрел Оленин на резные ручейки, убегающие в конец поля, и радовался.

— Эй! Братва! Качнем главного! — крикнул вдруг кто-то задиристо.

— Давай! Подкинем председателя!

— Стой, стой! Леонид Петрович!

— Держи его! Хватай!

Поднялся шум, смех. Бросились ловить. Оленин вывернулся да наутек. Погоня — за ним. Неслись, безалаберно выкрикивая что-то, подстегивая друг друга свистом. Догнали у самого берега только двое — самые длинноногие — Радий и еще какой-то молодец. Вцепились за руки. Оленин рванулся, схватил с азартом их за пояса штанов и легко подбросил обоих вверх, словно гири. Те забарахтались, беспомощно болтая ногами, не в силах вырваться из его железных рук. А вдали хохотала толпа.

Из-под берега выбрался дед Верблюжатник с ведром в руке и раковницей на плечах. Оленин поставил на ноги хлопцев-«качальщиков», спросил деда, часто дыша:

— Ну, веришь теперь, что семьдесят гектаров огорода есть?

Дед трубно высморкался, шлепнул себя руками по худым ляжкам.

— Эхма!

И, взмахнув решительно рукой, поднял ведро и вывалил на траву весь свой улов. Серая масса зашевелилась, защелкала клешнями, поползла.

— Берите! Жертвую на общество!

— Вот это вещь! — закричали любители. — А то: чем больше съешь, тем больше останется...

Пожалуй, один Оленин, испытавший на себе прижимистость деда, смог по достоинству оценить подобный поступок...

Шел июль-сенозарник. Приближалась страда.

В деревне пусто. Промелькнет изредка женщина с ведром на коромысле и скроется обратно в воротах — жарко. Посреди улицы в мусоре роются куры. Ташумка обмелела. Пырля-водовоз чуть ли не на середину заехал, черпает воду в бочку. Лошадь машет хвостом, отгоняя слепней. Брызги сыплются в сморщенное лицо Пырли. У берега ныряют за поживкой утки.

Издали доносится глухой стук движка: насос качает воду для поливки капусты. Плантация теперь — самое людное место. Не успели собрать редис и зеленый лук, как повалили огурцы, потом кабачки приспели, а на подходе помидоры. Успевай лишь собирать. Одиннадцать торговых палаток открыл колхоз. На городских рынках, в поселке нефтяников, в районном центре торговля пошла — держись! Не подвело звено Глазкова, урожай вырастили на славу.

Оленин с агрономом Лизой возвращались с огорода в правление.

Время после полудня. Дверь в контору колхоза открыта. Бегает заблудший куренок, попискивая отроческим, неокрепшим голоском. Горячий ветер шевелит на столах бумаги, прижатые пресс-папье. Назойливо гудит мушиный хор.

Чесноков в одной майке сидит за столом и сосредоточенно листает гроссбух. Послышались шаги. Уборщица принесла воды из колодца. Посмотрела сочувственно на бухгалтера, зачерпнула кружку.

— На-кась, Дементий Яковлевич, попей холодненькой... Чтой-то заработался нонче без обеда... Вспотевши весь...

Чесноков оторвал от стола взгляд, взял кружку, буркнул:

— Служба такая: сидеть потеть...

Не слюнявя, как обычно, пальцев, а опуская раз за разом в кружку, он продолжает листать подшитые документы.

На улице фырчит машина. Чесноков встает, высовывается из окна наружу.

— Что привезли?

— Заявку Порогиной выполняли. Вот в ящиках — радиоаппаратура, а то — книги для библиотеки, — пояснил завхоз и поспешно добавил: — Счета сейчас представлю, не беспокойтесь...

Экспедитор небрежно швыряет из кузова пачки книг. Они хлопаются с глухим стуком об землю. Взлетает пыль. Во двор въезжает на велосипеде Порогина, прижимая по привычке к ногам подол платья.

— Эй, вы! Полегче можно? — подает она с ходу голос. — Навоз сгружаете или литературу?

Экспедитор знает: лучше с ней не связываться. Помалкивает. А пачки продолжают ухать на землю. Порогина вешает велосипед на обглоданный лошадьми штакетник и — быстрее к машине. Подхватывает пачки книг, тащит в правление. В калитку входят Оленин с Лизой.

— С обновками вас, Марфа Даниловна!

— И вас также...

Привлеченные голосами и суетой во дворе, собираются любопытные. Из мастерской вылезают трактористы, протискиваются поближе, щупают с интересом корешки книг.

— Вы куда грязными лапами? — набрасывается на них Порогина.

— И то правда... Осторожнее, мужики!

Позади ропот:

— Крыша, как решето... Прохудилась. Лучше бы шиферу купили!

— Что верно, то верно... Книгами крышу не покроешь...

— А ты свистни Гришку Битюга, он враз матом покроет...

— Зачем матом? У него баба — во! Подолом покроет...

— Ты что? Мерял подол моей бабы?

— Ладно вам!.. Болтают, что в голову взбредет!

— Куда радио тащить?

— Вот радио — да, радио послушаем...

Битюг, чвыркая через губу, угрюмо от двери:

— Культуру наводят!.. А осенью обратно по десять копеек на трудодень дадут!

Аппаратуру радиоузла вносят в кабинет Оленина, раскладывают на диване — больше негде. Книги сваливают в бухгалтерии.

Порогина умаялась, но горда: ее работа! Сколько раз ездила, выпрашивала, хлопотала и вот, пожалуйста, хоть с опозданием, а все же добилась.

Не переводя дух приступила к Чеснокову:

— Ну-ка, Дементий Яковлевич, вытряхивай свою шушеру-мишуру из шкафа! Освобождай место для литературы!

— Покупала книги — надо было и шкаф купить приличный, — проворчал тот недовольно. Подумал, показал рукой в угол. — Туда складывайте пока...

— Как бы не так! А отвечать кто будет, ежели сопрут?

— Дементии Яковлевич! — позвала Лиза. — Вы только взгляните, книги-то какие, а? Даже Вергилий есть!!

— Мой Вергилий — вот! — хлопнул тот ладонью по гроссбуху. — В нем жизнь истинная: и хорошее и плохое. Сочинять не нужно ничего.

— Как же так без Вергилия? Разве можно без древних классиков? — вопрошала невинным тоном Лиза, а глаза ее плутовски блестели. — Не освоив духовных ценностей и опыта прошлого, мы не сможем решать проблемы будущего. Сухой бухгалтерский отчет не в состоянии отразить все многообразие нашей жизни...