Лидия Компус - Два семестра

Ксения невесело задумалась.

— Да, у тебя живые чувства, — проговорила она упавшим голосом, — а у меня только теория, холодный план. Может быть, я и не знаю, что такое живые чувства...

— Зачем ты так, Ксения... Это же не правда или, вернее, не вся правда...

Ксения вдруг вскинула голову, дыхание у нее участилось — кажется, Фаина никогда не видела ее в таком волнении...

— Слушай, Фаина, сейчас я скажу то, чего никому не говорила... Может быть, ты тогда простишь мне игру с Вадимом. Этот Вадим... вся эта история — искажение моего собственного странного случая, который теперь... ведет за собой мою жизнь. Ты не смотри так, не пугайся! А впрочем, пугайся... Да нет же, я не схожу с ума, хотя тебе это покажется сумасшествием. Не перебивай, а то не скажу совсем...

Фаина не перебивала замолкшую на миг Ксению, молчание тоже нельзя сейчас перебивать.

— Я часто валяю дурака, — сказала та чуть спокойнее, — но для меня литература — чудо. Я не о своих писаниях говорю, я о чудесных, их мало... — Ксения опять заволновалась. — И вот случилось — одно произведение потрясло мне душу... Если бы автор не умер, а он умер несчастным и рано, я перевернула бы всю жизнь, чтобы приблизиться к нему, я хоть бы в домработницы к нему пошла. А те крохи, что у меня есть, отдала бы ему... понимаешь, у него тоже могло быть — вдруг не то слово. Если бы за всю жизнь я подсказала ему пять или шесть слов, я была бы счастлива, они бы остались в его книгах. — Ксения резко побледнела. — Это и есть любовь, самая бескорыстная, какая существует в мире. Я выучила его вещи наизусть... Его лицо такое же прекрасное... Скажи, кого можно полюбить при таком состоянии души? Юру Поспелова? Или... ну, был, был подобный же Юра, и нравился даже, но это не любовь, и не будет ее у меня... О боги мои!.. Фаинка, прошу тебя, не спрашивай и никогда больше не будем об этом говорить!.. Понимаешь?

Что-то Фаина понимала, но больше жалела Ксению, чем пыталась понять. Ксения же сделала крутой поворот, от которого у Фаины екнуло сердце, хотя его и можно было ожидать:

— Тсс... Ты, Фаинка, меня не оплакивай преждевременно! Летом я буду ходить на пляж. Я тыщу раз читала, что любовь начинается на краю какого-нибудь водоема. Герой случайно видит героиню обнаженной — и тут его и прихлопывает возвышенная любовь на всю жизнь. Правда, это происходит с мужчинами, но чем черт не шутит, может быть, повезет и мне!..

В таком роде Ксения болтала дальше. Слушать было неприятно, однако Фаина слушала, жалея ее и помогая ей замкнуть наглухо ту минуту искренности.

— Я все-таки хочу спросить тебя, — сказала Фаина, — как ты собираешься повлиять на Каю?

— Так ведь я уже говорила: подходящим литературным произведением. Прежде всего пусть узнает, как к ней относятся ее лоботрясы... Куда ты смотришь, Фаинка? Что там?..

— Уйдем... — прошептала Фаина. — Нас слушают...

— Кто? Этот?.. — Ксения искоса поглядела на молодого человека за соседним столиком, но он поднял такие бледные, пустые глаза, что сразу стало ясно — не слушает. — Да что он разберет? и зачем ему?..

— Все равно, не хочется больше здесь сидеть. Со всех сторон уши...

Однако Ксению трудно было провести, она осмотрелась еще и, тихонько засмеявшись, сказала:

— Тебе мешают два умных и сердечных человека, которые пьют кофе вон в том углу.

Это была чистая правда — в том углу пили кофе Гатеев и Сильвия Александровна. В другой раз проницательность Ксении раздосадовала бы Фаину, но сейчас она только усмехнулась в ответ, с радостью осознав вдруг, что в их дружеских отношениях сегодня произошла перемена.

— Ладно, Ксения. Но не называй ничего определенными словами, а то — знаю я тебя! — ты из незабудки сделаешь банный веник... Пойдем домой!

Вернулись домой молча, если не считать неодобрительного отзыва Ксении о рыжих усах коменданта, встретившего их в дверях общежития. Молча обе принялись писать — Фаина дипломную, Ксения неизвестно что.

Прошел почти час, затем Ксения сказала:

— Перванш.

— Что, что?..

— Перванш — цвет барвинка, темно-голубой. Тебе тоже был бы к лицу.

— Когда это ты научилась разбираться, что кому к лицу? — небрежно спросила Фаина.

— Сегодня. На работе эта Сильвия Реканди зануда и придира, а так, за чашкой кофе, прелестная женщина. От волос сияние... И кофточка красивая — настоящий барвинок.

— Да, — ответила Фаина.

— А если уж зашла речь о цветочках, то я все-таки тебе, Фаинка, горячо рекомендую начихать на незабудки, пока они в самом деле не превратились в банный веник.

Доказав таким образом, что она умеет обойтись без определенных слов, Ксения снова замолчала; перо бегало по бумаге до полуночи, писало неизвестно что.

На другой день Фаина работала дома. От вчерашнего вечера осталась мелодия в миноре — от музыки в кафе, которую она будто и не слышала, а оказывается, принесла домой, и теперь надо делать усилие, чтобы она не звучала. Надо непременно увидеться с ним, что-то переменить, заглушить, пусть звучит иначе... Ксения всего не знает, потому и советует «начихать на незабудки». Довольно противное словосочетание, кстати говоря...

Но когда же будет встреча? Хоть сегодня, если ее чуточку подтасовать. Подтасованная, шулерская?.. А что же делать, если нет терпения...

В пять часов Фаина, с краплеными картами, отправилась в библиотеку. Если его там нет, то можно условно считать, что нечестной игры не было.

Его нет. На его месте сидит старик, читает газету. На Фаину он почему-то посмотрел злыми глазами. Уж не воплотился ли тот, выдуманный, с палкой в руках? Вот сейчас подымется и скажет: «Вы, товарищ Кострова, даже газет не читаете? О международном положении и о сельском хозяйстве вы вспоминаете только перед экзаменами? И дипломная у вас пустяковая. Займитесь хотя бы товароведением. И не улыбайтесь — на складах нет подтяжек...»

Повеселив себя этой речью, Фаина принесла на стол газеты. Старик, довольный ее послушанием, перестал бросать недобрые взгляды. Конечно, его правда, газеты надо читать регулярно... Так. Сельское хозяйство? Посмотрим, не пишут ли о рыболовецких артелях. Есть. Рыбаки Причудья честно выполнили свой долг перед государством... Подледный лов, тонны, цифры... А Фаине Костровой полагалось честно поехать к отцу. Чем себя оправдать? Учиться можно было и дома.

За рубежом. Президент Джонсон внес предложение о реформе системы выборов. Интересно, указал ли в примечаниях, что не следует убивать предыдущего президента?.. В Бонне намечена программа исследований в области ядерной техники. Мороз подирает по коже, но надо дочитать до конца. Волнуется весь мир, нельзя исключать себя.

А вот укол в сердце — снимок. Расстреляна двадцатилетняя девушка, схваченная во время мирной демонстрации в Сайгоне. «Этот фотодокумент обличает кровавый режим южновьетнамских марионеток...» Фаина отвела глаза от снимка, как будто он упрекал ее в чем-то. Нет, не ее, но как могла она только что улыбаться... Чтобы прогнать странное чувство вины за то, что эта девушка уже никогда не улыбнется, Фаина нарочно задумалась над словом «марионетка». Слово не подходит. Если кровавый режим, то это не только не куколки, это даже не чертовы куклы, это сам сатана. А может быть, слово и верное в одном смысле, но так или иначе — правит сатана.