Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Я здоров совершенно, даже кашель почти прошел.

Получила ли ты фотографии Алешки? Правда, он на них очень славный, особенно на той, где хохочет.

Здесь был какой-то литовский писатель из Вильнюса. Он рассказал о том, что я здесь, Кумписам, и я вчера получил от них письмо. Они предлагают на обратном пути в Москву заехать на 2–3 дня к ним в Вильнюс (?) и пишут много хороших слов.

Тань-Тань, береги себя, не бегай по морозу раздетая.

Как Паша? Как наш пес? Лучше его потом перевести подальше от забора, а то по тарусским нравам как бы не отравили.

Кланяйся Марии Сергеевне и Феодосию, И Штейнбер-гам, если они там.

Очень целую тебя, моя родная*

Очень.

Твой Костенька.

14 марта 1957 г. Дубулты

Дорогой Эммануил Генрихович!

Письмо это Вам передаст молодой прозаик, студент Литературного института Юрий Казаков. Человек он очень талантливый и настоящий мастер. Автор он суровый (в этом есть что-то бунинское). Пожалуй, из всех молодых писателей, которых я знаю, Казаков пойдет на втором месте за Тендряковым.

Посмотрите его рассказы (особенно «Дым»). Я думаю, что они хороши для нашего альманаха, особенно при теперешнем голоде на рассказы. Да и без этой скидки они — настоящие.

Получил письмо еще от одного молодого — от Курано-ва. Он пишет, что его книга «Солнечный ветер» у Вас и Вам понравилась, и просит моего отзыва. Я правда плохо помню его вещь, но, кажется, в ней есть свежесть. Печатать его можно, но предпочтение я отдаю, конечно, Казакову.

Читал ублюдочную статью Е. Ну их всех к чертовой матери! Надо делать свое дело.

Как третий номер? Мне никто ничего не пишет, даже Рудный.

Здесь Гранин, — очень милый он человек. В доме тихо, как в монастыре, работать хорошо. Весна. Вчера прилетели на море дикие гуси и всю ночь кричали за окном.

Я вернусь 1 апреля.

Привет всей уважаемой редколлегии.

Всего Вам доброго. Жму руку.

Ваш К. Паустовский.

А. К. ПАУСТОВСКОМУ

14 марта 1957 г. Дубулты

Святая Мария, какой у нас был вчера случай!!! За моими окнами белка подралась с дятлом. Белка спала у себя в теплом дупле, а дятел сел. на соседнюю ветку и начал так долбить, что даже у меня разболелась голова. Белка проснулась, выскочила, разъяренная, как тигрица, и бросилась на дятла. Дятел (дятл) начал носиться вокруг дерева и удирать, но белка его догнала и так ударила по хвосту, что полетели перья. Тогда дятел изловчился и стукнул белку, и белка сорвалась с дерева, по зацепилась на лету лапками за ветку и так защелкала и зашипела от злости, что из всех дупел (или дуплов) повыскакивали все белки и загнали дятла в водосточную трубу на нашем доме, где он сидел всю ночь и боялся выйти. А сегодня утром он провалился по трубе вниз и упал в бочку для воды, весь вымок и улетел от досады в Ригу.

Это все было на самом деле.

У нас уже как будто весна, снег весь растаял и прилетели дикие гуси. Они всю ночь кричали на море.

Что ты там делаешь, в Москве, Алешенька? Я уже скоро приеду. Я очень соскучился по тебе и Галке, твоей сестричке. Смотрите не обижайте друг друга. «Ссор, ссор — никогда, мир, мир — навсегда».

В Риге продают воздушные шары, и на них нарисованы золотые крокодилы. Латышские школьники ходят в очень красивой форме, в круглых низеньких шапочках с белым кантом и с портфелями из змеиной кожи.

Может быть, завтра напишу тебе получше и побольше. Тороплюсь на почту.

Целую тебя, мой маленький мальчишечка. Поцелуй Галку. Кланяйся бабушке и Эмилии Львовне. И Соне.

Твой Папка.

21 марта 1957 г. Дубулты

Йорогая Надежда Дмитриевна!

осылаю комментарии к третьему тому. Я думал, что они будут нужны в начале апреля (или я, по рассеянности, что-нибудь напутал).

Пришлось писать по памяти. Если у Вас сохранился первый вариант комментариев, то надо оттуда взять даты и номера журналов, — я их на память не решаюсь ставить.

Вернусь в Москву 2-го апреля и тотчас Вам позвоню и буду сдавать четвертый том.

Совершенно не знаю, что у Вас делается. Здесь тихо, как в монастыре. Работаю над второй книгой «Золотой розы». Думаю, что в мае ее окончу.

Что слышно с подпиской? Здесь в Риге предварительная подписка, кажется, закончилась.

Совершенно отошел от московских дел и тревог. Очень хорошо. А Вы, конечно, замучились.

Началась весна, все развезло. Тепло, море в густом тумане. Прилетели дикие гуси и всю ночь кричали на море. Белки дерутся за окнами с дятлами.

Всего Вам доброго. Скоро увидимся.

Ваш К. Паустовский.

М. И. СИЗОВОЙ

8 июля 1957 г. Таруса

Многоуважаемая Магдалина Ивановна.

Извините великодушно, что я так долго читал Вашу рукопись. Но у меня было множество очень срочной и кропотливой работы с собранием сочинений, меня дергали каждый день, и не было возможности сосредоточиться.

Ваша «Хроника» мне понравилась, — от нее на меня повеяло нашей общей далекой и хорошей молодостью. Очень хорошо и точно дана эпоха, самый ее запах и вкус. Прекраойо найисйны люди, особенно хорош Лев Иванович и отец Николай Семенович. Кое-кого я, кажется, узнал, например, Андрея Белого. Простите, если ошибаюсь.

Я думаю, что эту вещь можно напечатать после некоторых исправлений (стилистических). Но где. Пожалуй, лучше всего в журнале «Москва». Надо показать ее главному редактору этого журнала Борису Сергеевичу Евгень-еву. Он человек со вкусом и с широким пониманием литературы. Вещь о Москве, — о ее прошлом, о предреволюционном времени, для журнала это подойдет.

Что касается исправлений, то мне кажется, что вещь нужно чуть упростить в смысле языка, — местами он слишком изыскан (это тоже в стиле тогдашней эпохи). Есть повторения образов («крылья облаков» и другие). Все это легко сделать.

Итак, действуйте. Желаю Вам успеха.

Ваш К. Паустовский.

25 сентября 1957 г<

Дорогая Зоя Александровна!

Посылаю три прочитанные рукописи. Сегодня вечером уезжаю в Одессу, потом в Батум и Ялту. Весь октябрь пробуду в нашем ялтинском Доме творчества (ул. Кирова, 9). Привет всем.

Мое мнение о рукописях.

Шарова «Три судьбы». Очень интересная книга, очень ценная для альманаха, несколько повторяющая манеру Поля де Крюи, но ничего не имеющая общего с научными суррогатами П. Книга написана с подлинной и большой гуманностью и органически соединяет сложнейшую научную теорию — неэвклидовую геометрию Лобачевского — с судьбой трех великих математиков — Лобачевского, Боли и Гаусса.

Есть повторы. Было бы лучше разбить книгу, особенно в научной ее части, на небольшие подглавки и дать каждой подглавке название. Это сделало бы материал более легким для читателя. Надо проверить (самому автору) язык, чтобы упростить его, так как местами он громоздок.