Лев Ющенко - Дом над рекой

Над ними, на втором этаже, стоял на балконе мужчина в пижаме и с газетой в руках.

— Да, иду, — ответила Антонина.

Мужчина сердито взглянул на Баженова и покинул балкон.

— Муж?

— Что вы! — засмеялась она. — Это отец. Он голодный. Обед на столе, а хлеба — ни крошки. Покормлю — станет добрым. Ну мне бежать надо, всего вам хорошего.

— Постойте! Можно, я вам позвоню? — Поспешно он оторвал клочок от бумаги, в которой был хлеб, и записал ее телефон. — До завтра, пока!

Опять простучали по лестнице каблуки, гулко хлопнула дверь, стало тихо. Баженов посмотрел на балкон: она не появлялась. Он спрятал бумажку с ее телефоном и быстро пошел переулком обратно на площадь — торопился домой.

Он снова спустился в прохладу метро и стоял на платформе, где гулял ветерок. Снова из тьмы показались огни, с шумом вынырнул поезд, замелькали вагоны и отблески света, отраженные в стеклах. Все опять повторяло тот миг, когда девушка вдруг оторвалась от книги и он уловил ее взгляд. Все было так. Но все было иначе: он уже знал ее имя, знал голос, глаза и улыбку, знал, что читает она, где живет, как умеет угадывать мысли. Знал даже о некоем человеке, слова которого до нее «не доходят». В общем, знал о ней кое-что. Об одном он не знал: что у них впереди…

Дом, в котором он жил, стоял у Никитских ворот. И, думая только о девушке, о том, что завтра ее увидит, он лишь у самого дома заметил стоявший у подъезда знакомый «Москвич».

Машина ярко блестела желтоватой эмалью, и под цвет ей была и ее молодая хозяйка: златокудрая, тонкая, с кофейным загаром, в апельсиновых брючках и лиловых очках: озабоченно, низко склоняясь, она своим белым платочком стирала какое-то пятнышко на зеркально сиявшем стекле.

Он, подойдя к ней, взглянул с интересом: еще не привык, что эта нарядная дама в оранжевых брючках и квадратных очках — его родная сестра, Люся. Выйдя замуж, она пять долгих лет прожила вместе с мужем за границей и только недавно возвратилась домой.

— Сестричка, привет!

— Привет, братец-кролик, — сказала она: так звала его еще с детства. — Тебя мама ждет. Хлеб купил? А то я хотела сбегать сама. Где ты так задержался?

Сестра с любопытством, по-женски оглядела его: тоже пока не освоилась с тем, что сей рослый мужчина — брат ее, братец-кролик. Она была старше его, но не намного, и когда вышла замуж, то была еще юной, застенчивой, робкой девчонкой-женой, счастливой от всех перемен в ее жизни. Теперь она, зрелая, твердой и нежной рукой управляла супругом и своим беспокойным сокровищем, трехлетним Ванюшей.

Ее светлоглазый, кудрявый Ванюша топтался около мамы, очень занятый новой игрушкой — жестяным пистолетом.

— Пах! — Он прицелился в дядю. — Пах! Деда мне подарил. Пах, пах!

— Что ты, племяш, разве это стрельба? Не знаешь, как заряжать? Вот смотри. А теперь нажимай.

Еще не веря, сопя, тот наугад сделал так, как велел ему дядя, и когда вдруг с бутылочным звуком пробка-пуля ударила в «Москвича» и отскочила, мотаясь на нитке, он даже вздрогнул, потрясенный великим открытием.

— Еще! — закричал он.

Но мать отняла у него пистолет и, негодуя, стерла с желтой эмали серый след от резиновой пробки.

— Ну, ты, братец-кролик, научишь! — Она подхватила и сунула сына в машину; он сопел, вырывался, тянулся туда, где на заднем сиденье был брошен его пистолет, но не пролил пока ни слезинки: настоящий Баженов.

— Племяш, не горюй, я куплю тебе пушку.

— Да не разгуливай ты его, — сердилась сестра, — ему скоро спать. Иди, тебя ждут, отец уже спрашивал.

— Иду. Ну, Иван, до свидания. Сестричка, пока!

— Да уж ладно, прощаю тебя. — Люся улыбнулась: никогда не умела сердиться на братца всерьез.

Она уехала, и он вошел в дом. В подъезде было прохладно и тихо. Старый лифт, поднимаясь, знакомо поскрипывал.

В квартире он сразу прошел на кухню, к матери, и положил хлеб на стол.

— Купил? Вот хорошо, — сказала мать. — Люся была, привозила Ванюшу.

— Я их встретил.

— Что ты какой-то рассеянный? — заметила мать. — Устал? Хочешь есть? Иди раздевайся, мой руки.

Он, умывшись, зашел к себе в комнату. На полу и на столе валялись игрушки. Прежде когда-то Ванюшина мама сама играла тут в куклы и нянчила братца. Потом она подросла, братца перевели на диван, в проходную, и там он спал, жил и рос много лет. Когда же сестрица-студентка, изучавшая языки, вдруг вышла замуж и укатила за океан, он вернулся в свою комнатушку. Теперь у сестрицы собственная квартира, но, когда она навещает свой отчий дом у Никитских ворот и привозит Ванюшу, тот любит играть в этой комнате.

Баженов убрал со стола разноцветные детские кубики и положил там на видное место бумажку с номером телефона. Конечно, он мог хоть сейчас позвонить этой девушке и, не называя себя, хотя бы услышать, узнать ее голос, убедиться, что это она. Но она догадается, кто позвонил, а выдавать ей свое нетерпение он не хотел. И, сдержав себя, вышел из комнаты.

На кухне мать готовила ужин и резала хлеб.

— Ну как хлеб? — спросил он.

— Свежий. Ты постарался.

— Да не я — одна девушка.

— Передай ей спасибо.

— Хорошо, передам.

— Да, чуть не забыла, ты зайди-ка к отцу, он давно тебя ждет, хочет о чем-то спросить.

— О чем?

— Не знаю. Опять что-то пишет.

Отец сидел у себя за столом, и перед ним лежала исписанная от руки — и уже знакомая сыну — тетрадь в коричневом переплете. Отец в Отечественную воевал, был офицером, но лишь теперь приступил к тому важному делу, которое по занятости своей откладывал много лет: к писанию воспоминаний о войне.

— А-а, наконец-то, — сказал он. — Ты мне нужен, Дима. Никак не могу вспомнить одно название. Помнишь, мы с тобой ездили к Выборгу, на границу, к тому озеру? Тебе не запомнилось, как оно называлось? Как-то по-фински, кажется.

Сын тоже не мог вспомнить. И тогда пошел к себе в комнату и выдвинул ящик письменного стола. Там лежали всякие фотографии, школьные дневники, чьи-то письма, давно позабытые; попадались девичьи записочки, программки спектаклей, какие-то негативы.

Наконец он нашел тоненькую тетрадку — свое школьное сочинение «Как я провел лето». В то лето он был с отцом в Ленинграде, и как-то утром они на машине поехали в Выборг, к границе, где отец воевал в сорок первом году. С тех пор отец не был там и едва отыскал у шоссе незаметное озеро, окруженное соснами и мшистыми валунами. Среди валунов, в каменистой земле, темнели старые воронки, залитые водой. «Вот отсюда мы били по вражеским танкам», — вспомнил отец. За озером был поселок совхоза. Там их угостили обедом и показали хозяйство. А осенью, в школе, он, пятиклассник, в своем сочинении написал обо всем, что узнал и увидел в тот день: о жестоком бое у озера, о подвиге артиллеристов, о том, сколько земли и коров есть в совхозе и кто из доярок больше всех надаивает молока, — обо всем очень старательно и очень наивно.