Лев Ющенко - Дом над рекой

— Их нет, они в театре и будут поздно. Никто, кроме меня, тебя не увидит.

Спустя час уже в теплом углу, в тихой, пустой квартире, Тоня скинула плащ и прошла в его комнату.

— Твой стол, твои книги, — узнавала она, — диван, на котором ты спишь. Все, как я представляла.

Пока она с любопытством осматривалась, трогала книги и всякие безделушки, Баженов вышел на кухню и сделал кофе. Когда он вернулся, Тоня стояла у книжной полки и смотрела на фотографию маленького мальчишки где-то под пальмой на морском берегу.

— Какой смешной человечек, — сказала она. — Это ты?

— Нет, мой племянник Ванюша. Сын Люси, моей сестры. Он тебе нравится?

— Симпатичный. — Она улыбнулась: — Что ж, у нас с тобой будет не хуже.

Он шагнул к ней и обнял — всем телом, и с силой, не так, как всегда. Она уловила, о чем он подумал, вся сжалась и напряглась.

— Нет, нет, ты не так меня понял. — Она шутила, а голос дрожал.

Не слушая и целуя ее, он расстегивал кофточку.

— Не надо, — шепнула она уже строже и отвела его руку.

— Ты же сказала: у нас будет все…

— Не здесь, не сейчас…

— Ты не бойся, никто не придет, мы одни.

— Все равно, тут все чужое, пойми, я еще не привыкла, только ты свой и близкий. — Тоня робко прижалась к нему. — Ведь я с тобой, я всегда буду с тобой, и у нас будет все, только дай мне привыкнуть, пожалуйста.

Не было в ней ни смущения, ни притворства, и ни в одном своем слове она не лукавила. И, уловив, что и он, веря ей, заставляет себя удержаться, помогла ему тем, что шепнула совсем об ином:

— Кофе уже остывает. Мне хотя бы глоточек. Можно, ты не обидишься?

Они стояли обнявшись, в комнате было темно, только в окно, сквозь капли дождя, сбегавшие по стеклу, падал свет уличных фонарей.

Вдруг в тишине где-то щелкнул замок.

— Ты слышишь? — сказала она. — Кто-то пришел.

— Не может быть, еще рано, они же в театре.

Но хлопнула дверь, и в прихожей послышались голоса.

— Странно, — сказал отец, — дверь не закрыта, а в квартире темно. Дима, ты дома?

— Тише, он не один, — вполголоса перебила мать, — тут чей-то плащ, кажется женский.

Было слышно, как мать и отец осторожно прошли мимо двери, и в квартире опять стало тихо.

— Ну вот, застали нас в темноте, — шепнула Тоня. — Зажги свет, мало ли что подумают. У тебя нет зеркала? Какая я? Наверное, вся растрепанная? Принеси, пожалуйста, мою сумку, она где-то в прихожей.

Он вышел из комнаты, а дверь оставил открытой. Услышав его шаги в прихожей, мать окликнула:

— Дима, у тебя гости? Ужинать будете?

— Да, мама. — Он знал, что и Тоня все слышит. — Мы с Тоней недавно пришли, еще ничего не ели.

Вернувшись, он отдал ей сумку.

— Ты все-таки хочешь меня показать? — Она достала из сумки расческу и зеркальце. — Такую лохматую, бледную, страшненькую. К тому же голодную. А вдруг я им не понравлюсь?

Отец уже ждал их за столом. Он был в том же синем парадном костюме, в котором пришел из театра, в той же белой рубашке и галстуке, нарядный, седой, моложавый, с темным, плотным, не московским загаром: он строил дороги и месяцами работал в полях и лесах.

— Ну, сын, знакомь. Наверное, это та девушка-невидимка, которую ты уже много недель скрываешь от нас. Конечно, это она, смотри, как смутилась. Здравствуйте, Тоня, — и большое спасибо театру!

— За что же, Андрей Алексеевич? — Она улыбнулась.

— За то, что в театре теперь, как в кино, без антрактов. Отсидел два часа — и домой. И еще успеваешь застать у себя в гостях такую красивую девушку. Правда, при этом, конечно, подумаешь: вот, мол, когда она ходит к нам в гости, — когда мы не дома.

Оба они рассмеялись, и было в них что-то общее — легкость, искренность и открытость.

А мать, знакомясь с ней, смотрела пытливо: какая ты и за что тебя любит мой сын? Мать тоже была в своем самом красивом наряде, надетом в театр.

Празднично было и за столом, отец открыл бутылку вина. Все было не буднично, со значением, и Тоня, разумеется, знала, что все это — ради нее. За ужином она осмелела, освоилась, легко смеялась шуткам отца. Ему это нравилось, он рассказывал ей о смешном и забавном, случавшемся в их семье, с веселым намеком расхваливал сына и хвастался внуком, который хотя еще мал, но тоже растет настоящим Баженовым.

— Весь в меня, вылитый дед. Не верите? Дима, принеси-ка его фотографию.

— Я уже видела, — ответила Тоня. — На вас, Андрей Алексеевич, он похож, это правда.

— Понравился?

— Очень. Такой симпатичный мальчишка.

— У нас с тобой будет не хуже, — напомнил ей младший Баженов. — Ты же сама сегодня сказала.

— Ну, я еще подумаю. — Она чуть смутилась.

— Да что тут думать! — вскричал отец. — За вас, ребята! — Он поднял рюмку: — И за моего будущего внука, — за такого, как наш Ванюша. Может быть, даже лучше. Ребята, вы уж, пожалуйста, постарайтесь.

— Дед, ты совсем разошелся, — сказала мать.

— Дед? — Тоня заулыбалась. — Совсем не похож. Даже не верится, что у Димы такой молодой папа.

— Это почему же? — весело удивился отец.

— Вы же воевали, мне Дима рассказывал.

— Ну и что? Мне было тогда девятнадцать.

— Так когда это было — в сорок первом году. Мой папа тоже был на войне, а он мне всегда, еще с детства, казался немолодым. Я и вас представляла таким. Правда, он старше вас.

— А где воевал он?

— Не помню, где-то на фронте. Он не любит рассказывать. Говорит, все забыл.

— Все? Вряд ли. Так только кажется, — сказал отец. — Что-нибудь да осталось, я по себе знаю. Пишу вот кое-что о войне, ну вроде воспоминаний, и почему-то одно в самом деле совершенно забыл — и следа нет, а что-то другое вдруг вспомнится так, будто оно было не в мои девятнадцать, а только вчера. Так устроена память.

— И значит, так надо, — подхватил сын. — Надо, папа, надо, — сказал он с серьезностью.

Отец посмотрел на него и рассмеялся:

— Ладно, ребята, я понял. Я, кажется, заболтался, а у вас, конечно, свои дела. — Он взглянул на часы. — Да и мне пора, надо спать, — утром ехать в командировку. Машина придет часов в шесть.

— Завтра же воскресенье, — сказала Тоня.

— Надо, ребята, надо, — передразнил отец и взял свою рюмку. — Ну, как говорится, посошок на дорожку. Еще раз за вас и за внука. Или за внучку, за такую же, как ее мама.

— Спасибо, я обещаю, — сказала она смеясь.

Они простились с матерью и отцом, пожелав им спокойной ночи, и ушли в его комнату.

И, едва прикрыв дверь, сразу поцеловались.

— Ну, мы осмелели, — со смехом сказала Тоня. — Вроде бы получили родительское благословение. Можем теперь, не боясь, целоваться с тобой в темноте. Хоть всю ночь, до утра.

— А ты оставайся…

— Нет, надо идти домой. Отец и так все ворчит, что я убегаю к тебе на свидания, а не готовлюсь в институт. Знаешь, вчера он спросил, не собираюсь ли я, не дай бог, выйти замуж.