Камал Абуков - Балъюртовские летописцы

Алимову всегда становилось легко, когда он принимал то или иное решение. И сейчас, глубоко вздохнув, он наконец уснул…

Во сне Казбек переплывал бурную, полноводную реку. Вода в ней была светлая-светлая.

Из дневника Алимова

«Утром ко мне в кабинет зашел Букреев, ответственный за организацию местного радиовещания, тучный, рослый, с одутловатым лицом и маленькими, заплывшими жиром глазками. Он жаловался, что нет необходимой аппаратуры, что люди выступают неохотно, тяжелы на подъем, безынициативны. Пока он все это говорил, я разглядывал густую щетину на его небритом лице, потрепанный костюм с жировыми пятнами на бортах, сорочку с помятым, словно жеваным воротничком…

Я не выношу людей неопрятных, расхлябанных, а уж полное безразличие к своей внешности журналиста, вращающегося в гуще людей, считаю вообще недопустимым. В конце концов я прервал Букреева:

— Идите-ка побрейтесь, переоденьтесь… Желательно, чтобы на вас были белая сорочка и галстук.

Букреев встрепенулся, но сказанное до него, видимо, еще не дошло, потому что он улыбнулся наивно и добродушно.

— Договорились? — Я посмотрел на него в упор. — Когда приведете себя в порядок, тогда будем говорить о наших нуждах и планах. И пусть это станет для вас правилом.

Букреев только теперь понял, что я не оговорился. Он побагровел и, едва сдерживая себя, сказал обиженно:

— Я пришел к вам с делом, серьезным и важным, а вы мою личность оскорбляете.

— Вот и я считаю, что говорю о важном. Дело не только в вас. Вы, допустим, могли бы не бриться вообще. Но пока вы работаете на таком ответственном участке, и пока я буду иметь к вам отношение, прошу…

— Ну, что ж…

Букреев грузно вышел из кабинета. Я заметил на его брюках засохшую грязь и стоптанные туфли.

Чуть позже ко мне заглянул Володя.

— Что у вас вышло с Букреевым?

Оказывается, Букреев ходил по отделам, возмущался, угрожал: „Я покажу этому мальчишке!“ Но скоро поостыл и незаметно исчез из редакции.

— Знаешь, какие он раньше номера выкидывал? Съест в обед полбарашка, потом жалуется, что жарко ему, снимает рубашку и сидит в одной майке у открытого окна — все с улицы видят. А ему хоть бы хны!

Галич рассказал еще об одной особенности Букреева — он может спать с полуоткрытыми глазами, и часто спит так на работе. Посмотришь со стороны: сидит Букреев за столом, одной рукой держит авторучку над недописанной страницей, другой подпирает щеку, — и такое впечатление — думает человек, сосредоточивается. Но вдруг раздается храп, могучий, трубный. В таких случаях Муслимат Атаевна, которая сидит с ним в одной комнате, спешит убежать в другой отдел. „Боюсь его остекленевших глаз!“ — говорит она. Чего только не проделывали над спящим Букреевым Галич и другие — вынимали у него из руки авторучку, совали в рот папиросы. Букреев не просыпался. Однажды кто-то поймал кошку и ее мягкой шерсткой стал гладить Букрееву руки, лицо. Букреев начал водить во сне руками, стараясь кого-то обнять, бормотал: „Мотя, Мотенька…“ С тех пор за ним закрепилось прозвище: „Мотя Баширович Букреев“.

Что ж, посмотрим, как закончится сегодняшний инцидент, но я терпеть подобное не намерен.

Кстати, должен сказать, что после откровенного разговора, который я провел на летучке две недели назад, мои сотрудники стали относиться ко мне с большим доверием и, я бы даже сказал, с большим уважением. Мы стали лучше понимать друг друга, и, главное, мои идеи пришлись по душе. Люди уже устали от показухи, пустозвонной болтовни, всем хочется чего-то настоящего. Теперь у меня появилось чувство уверенности, что я, черт возьми, делаю нужное, полезное дело!

Ребята в редакции зашевелились. Федя Ермилов, молодой, замкнутый (оттого, что заикается) парень, дал отличный материал с фотоиллюстрацией „Штрафы растут“ — о простоях на железнодорожной станции. По этой статье наш Первый, Мурат Кадырович, пригласил к себе начальника станции и дал ему хорошую взбучку. А сегодня Ермилов вернулся из командировки по аулам района и сказал, что договорился с одной из старейших учительниц, чтобы та написала для газеты большую статью о роли и месте интеллигенции в жизни села. Тут же, вместе с Галичем и Ермиловым, мы решили подготовить еще несколько выступлений знатных людей нашего района и дать их одно за другим. Шапи Микаилов тоже был в командировке, сидит над статьей о роли молодежи в борьбе за повышение продуктивности животноводства. Хункерхан Хасаев готовит совещание рабселькоров и пишет повесть, как он сказал, „на злобу дня“. Что ж, может, и она украсит газету? Галич по-прежнему бодр, инициативен, он организовал интервью с председателем горисполкома „Десять вопросов на тему „Город, в котором мы живем“… Да, уже в трех номерах под рубрикой „О коммунистической морали“ идет повесть Протопоповой „Спасибо, мама“, и со всех сторон в редакцию идут одобрительные отклики.

Так что работа начинает налаживаться! Конечно, пока еще не все гладко, но это меня не волнует уже так, как раньше. Главное — сдвинулись с места, главное — идем по верному курсу. И нельзя расслабляться. Надо работать, работать, работать!..“

Алимов стоял у окна и смотрел, как на улице падает снег. Было безветренно, большие хлопья неожиданно и торжественно возникали из серой глубины неба и плавно пролетали над крышами соседних домов, опускались ниже, ниже и терялись и ослепительной белизне мерных сугробом, которые намело нынешней ночью. На душе у Алимова было легко и радостно, глядя на снег, он улыбался. „Вот и зима. Как быстро летит время! Кажется, только вчера вызывал меня Сергачев, предлагал поехать в Балъюрт, и я переживал, как мальчишка, и дулся от гордости, как петух, и в словах „главный редактор“ меня больше всего прельщало слово „главный“… Нет, конечно, это было не вчера, а сто, даже больше лет назад…“

Телефонный звонок прервал мысли Алимова. Он сиял трубку. Звонила Муслимат Атаевна. Она предупреждала, что ближайшие несколько дней ее не будет на работе — заболела, плохо с сердцем.

— Да, да, — сказал Алимов, — конечно. Выздоравливайте. — И положил трубку.

Настроение испортилось. Причиной плохого самочувствия Муслимат Атаевны был, наверно, их вчерашний разговор. Муслимат Атаевна сдала в секретариат целую подборку корреспонденций „О людях хороших“. Этими „хорошими людьми“ были врач, вылечивший мальчишку от кори, работница горсправки, вежливо отвечающая на вопросы, заведующая детским садом, которая внимательна к детям. Алимов вернул подборку Муслимат Атаевне со словами:

— Давайте выполнение своего долга, исполнение служебных обязанностей не будем возводить в подвиг. Не стоит дешевить значение печатного слова. Давайте поищем более яркие факты.