Борис Шустров - Белые кони

Маленькая Анютка испугалась и заплакала, а шустрый Вовка деловито объяснил:

— Мы здесь спим.

— Здесь теплее!

— Дома клопы кусаются!

— И мамка рано будит! — закричали «папанинцы».

— Вы и зимой здесь спите?

— Здесь!

— Зимой холодно, — опять объяснил Вовка, — так мы друг о дружку тремся.

Виктор Николаевич торопливо закурил, помолчал немного, помедлил, потом широко распахнул двери своей комнаты:

— Заходите! — приказал он.

«Папанинцы» стушевались и начали прятаться друг за друга.

— Смелее, смелее! Давай, Зойка! Ты ведь самая храбрая.

На следующий день «папанинцы» и Аннушка переселились в директорскую комнату, самую большую в общежитии, двадцать семь квадратных метров, с двумя широкими окнами, выходившими на улицу. Директор перешел в Аннушкину. Вначале он засыпал комнату белым порошком, от которого сильно пахло, распахнул настежь окна и опрыскал стены какой-то жидкостью.

— Клопов выгоняет, — пояснил Кутя.

Виктор Николаевич взял из своей комнаты лишь самое необходимое — кровать, стул, книги, а все остальное оставил «папанинцам». Аннушка была рада. Свою старую мебель она свалила на кухонную печь, которая быстро, за какой-нибудь месяц, приобрела нежилой, неуютный вид.

Женщины нашего дома были уверены, что Виктор Николаевич недолго проходит в бобылях: окрутит его какая-нибудь молодица. Много их было в городке, и вдов и девушек. И частенько, собравшись на кухне, женщины обсуждали, кого он выберет в жены. Большинство склонялись в пользу Манефы Барабановой. Она стала работать начальником заводского гаража и возвращалась домой почти всегда с директором. В подчинении у Манефы был один-единственный шофер, старый кашлюн и табачник дядя Степан. Он поначалу не признавал Манефу за начальство. Он так прямо и заявил нам, мальчишкам: «Я Манефу игнорирую». Однако Манефа быстро укротила дядю Степу. Не знаю уж, что она ему сделала, но однажды, выпивши, дядя Степа пришел на кухню и долго жаловался на свое начальство. Манефа приходила из гаража вся пропахшая смазочным маслом и бензином. Она все дни напролет лежала под машинами и крутила заржавевшие гайки. Через несколько дней в городке появилась еще одна заводская машина. Шофером на нее устроился Левушка, Густенькин ухажер.

Видимо, и сама Манефа Барабанова была уверена, что директор женится на ней, потому что она вечно была веселая, а при встрече с Виктором Николаевичем ее смелые шальные глаза делались спокойными и ласковыми. А Виктор Николаевич с раннего утра до позднего вечера работал, приходил домой молчаливый, озабоченный, гладил нас по головам, курил и скрывался в своей комнате до утра.

Тетя Лида родила мальчика и назвала его Юрой. Бабушка поругалась немного, но, после того как посмотрела на Юру через окно роддома, махнула рукой.

— Юрей, так Юрей, — сказала она. — Русское имя. Не Адольф какой-нибудь. Шибко хорошенький мальчик. На него, дьявола, похож. На сержанта. В воскресенье выпишут Лидку-то.

В воскресное утро в нашу комнату постучали. Я лежал на кровати.

— Сережа дома? — услышал я голос Виктора Николаевича.

— Сережа! — крикнула мать.

Она могла бы и не кричать. Я мигом вскочил. Виктор Николаевич поманил меня на кухню.

— Васильки знаешь где растут?

— Знаю.

— Едем.

— На велосипеде?

Я даже охрип от волнения.

И мы поехали на велосипеде к деревне Сметанино, где на овсяных полях близ Рязанихи качалось голубое море васильков. Мы нарвали огромную охапку, а по пути в маленьком заросшем озерце нашли несколько прохладных лилий. Дома мы связали васильки в букеты и в каждый воткнули лилию. Очень здорово получилось. Голубые-голубые васильки, а в середине белая-белая лилия.

Встречали тетю Лиду вся наша семья и Виктор Николаевич. Тетя была бледная, спокойная и очень красивая. Маленький Юрка лежал тихо. Он спал. Вначале его несла бабушка, потом мама, но большую часть пути тащил Юрку Виктор Николаевич. Тетя несла цветы.

На кухне собрались женщины. Настроение у них было приподнятое. Некоторые даже принарядились. Юрку гулькали, трепали по щечкам, но он так и не проснулся.

— Ишь ты какой байбак, — удивилась Аннушка.

— Ну и слава богу, — сказала Тонюшка. — Ну и хорошо. Дети, оно всегда хорошо. Без детей худо.

Каждая из женщин считала своим долгом подержать Юрку на руках.

— Кило четыре, поди, потянет?

— Как бы не поболе… Тяжеленек…

— Сколько, Лида?

— Четыре сто.

— Здо-оров…

— Хороший парень, — хвалили женщины Юрку.

Тетя отобрала Юрку от женщин и пошла в комнату.

— Минуточку! — воскликнул Виктор Николаевич, метнулся в свою комнату и вынес оттуда детскую деревянную кроватку. — От рабочих завода, — почему-то смутившись, пояснил он, — Пожалуйста.

Женщины переглянулись, Манефа вдруг жарко покраснела, повернулась и быстро побежала по лестнице в мезонин, только каблуки забрякали.

Иногда Виктор Николаевич рассказывал нам «сказки».

— Сломаем мы скоро нашу кухню, мужики, — говорил он. — И дом сломаем. Построим новый, двухэтажный, с отдельными квартирами.

Нам не верилось. Как же без кухни?

— А стирать где будут? — спросил Кутя.

— В каждой квартире будет своя кухня.

— Такого не бывает, — заявили мы.

— И туалет будет не на улице, а в квартире. С белыми унитазами.

— Как в горсовете! — догадался Рудя.

Он бывал в горсовете.

— Лучше. Проведем водопровод. Захотел напиться, отвернул кран — и пей сколько влезет.

Директор обещал подарить нам маленький настоящий пароход, две лодки и построить домик на берегу реки, который будет называться яхт-клубом. Мы будем учиться в этом домике строить корабли. Нам выдадут форменки с голубыми матросскими воротниками и фуражки с кокардами.

— Когда это будет? — спрашивали мы.

— Скоро. Мне нужны кораблестроители. Будем строить не баржи и баркасы, а большие белые пароходы.

— Во, заливает, — говорили мы после ухода директора и смеялись.

…Только зря мы смеялись. Через несколько лет снесли наш дом и выстроили новый, двухэтажный, с отдельными туалетами и отдельными кухнями. А пароход нам подарили еще раньше. Правда, он был не такой сказочный, каким рисовался в нашем воображении, но все-таки это был настоящий речной пароходик, с черной трубой, похожей на самоварную, с колесами, с гордым: названием «Орлец». И форменки нам выдали, и фуражки с кокардами, научили нас водить маленький «Орлец», и уходили мы на нем в разные реки: в Северную Двину, Юг, Вычегду. Когда мы шли принимать пароход — Рудя, Юрка Кутя, «папанинцы», все мальчишки и девчонки из нашего дома, — увязались за нами и братцы Лаврушкины. Незаметно от Виктора Николаевича, шагавшего впереди, мы кидали в братцев комьями сухой глины, но они все равно не отставали, плелись и плелись следом до самой реки. И вот собрались мы на палубе, глядели, как Виктор Николаевич поднимает на мачту красный флаг, а братцы Лаврушкины понуро стояли на глинистом высоким берегу. А когда раздалась, команда «отдать концы», братцы, не вынесли, заревели в три голоса, вмиг перекрыв тонкий гудок нашего пароходика. Увидел их Виктор Николаевич и крикнул: «Живо на пароход!» Братцы кубарем скатились вниз…