Аскольд Якубовский - Квазар

Будто листья, попавшие в огромного радиуса вихрь, они уходили вверх и там исчезали. Сначала громкие, теперь их вскрики слились со звоном снега и потонули в нем.

А снег густел, в его сверканье шевелились дома. Они виделись силуэтами, на которых был едва заметный рисунок подробностей: глаза — окна, рты дверей, виделись разные их рожи. Собственный Павлов дом тоже смотрел окнами и улыбался широченной — от угла и до угла — улыбкой. Но была не улыбка, а просто отличающийся от других цвет бревна, а под ним свежая завалина.

И вдруг снег оборвался. Его сверканье быстро поднималось, оголяя все, и вобралось в тучи. Исчезло.

— Здорово было! — вскрикнул Павел. Но егеря уже нет на крыльце, а из трубы бойко выскакивает дымок. В нем краснотца высокого огня — видно, тетка протапливала печь не углем, а разным мусором.

Джек бегал вокруг Павла, скакал на выпрямленных лапах и оставлял черные, продавленные до земли кружочки.

А через забор лез пес-сосед, устремлялся к Джеку. Плюхнулся и взвизгнул, должно быть, ушиб лапу. Джек подбежал, и они обнюхались. Весело.

Из ртов их вылетали кудрявые парки, к усам прилипли снежинки.

— Ну, Джек, — сказал Павел, — поздравляю тебя с первой зимой.

Домой они вошли в облаке пара. Павел разделся. В его комнате чаевничали тетка и егерь. На растопыренных рогульках пальцев они держали налитые блюдца. Дуя в них, прихлебывали.

В центре стола в миске лежали горкой оладьи.

Джек заскулил, требуя оладий. Акимыч снял блюдце со своих рогулек, щелкнул Джека по носу и дал оладий.

— Зима в дверь дышит, — сказал Павел и стал потирать ладонь о ладонь. Кожа поскрипывала. «Отлично, — думал он. — Напьюсь сейчас чаю, наемся оладий… Отлично».

— Охота нынче будет хороша, — говорил егерь. — Пора самая наилучшая, звери шубы из химчистки взяли. Белка созрела.

Акимыч повернулся к Павлу. На губах его играли масляные пятнышки. Кожа дубленая, красная — здорового человека. Егерь взял оладий, свернул в трубочку, макнул в сметану и сунул в рот. Удовольствие плавало в глазах его.

В сущности, это порядочный, благородный человек. Лес спас его, и Акимыч спасал лес. Правильный человек!

Павел налил в блюдечко топленого масла и придвинул к себе оладьи.

— А много белки? — спросил он.

— Есть энное количество сверх нормы, и мы его с тобой отстреляем. И мех хорош, да и вкусны, бестии: в кедраче отъедаются. Я обожаю тушеных белок, и ты их попробуешь. Орешки придают им вкусовую особенность. Знаешь, полюбил я, когда жена лосятину готовит, запустить в миску пару белочек. Кстати, приглашаю тебя и на лося. О, я теперь навел порядок в хозяйстве (он сощурился на рысий портрет). И знаешь, убил ту рысь, что в овраге жила, моих глухарей поедала.

— Гм, — сказал Павел.

— Едем ко мне сегодня, «газик» шоферюга подаст сюда вечером. Он у брата загулял, но к вечеру просохнет. Отличный, между прочим, егерь и машинный талант имеет, вот я его и приспособил. Ружье можешь не брать, моих хватит, а теплое прихвати. Ну, свитерок, пару белья. Краски бери, сейчас лес чудно хорош. Зимний он милее летнего.

Акимыч благодушничал. Обычно суетливые его морщинки сейчас были неподвижны.

Павел молча ел. Еще весной решил он бросить охотничать. А сейчас заколебался. Вот человек егерь — правильный в своих делах. Он активнее его, Павла, и полезнее.

И человек этот соединял в себе возможность быть охотником и охранителем, мог любить и убивать.

Он не имел сомнений. Или знает особенное, петушиное слово? Ишь, улыбается! Может, попросить его открыть тайну? Нет, промолчит. Да и тайны нет — он такой, а егерь этакий.

«Не нужен мне лось».

Встал перед Павлом весенний лось. Стрелять в такого он не будет. Нет!

— Не нужен мне лось, — сказал Павел вслух.

— Ну, мяса-то нам с тобой почти не достанется, удовольствие только. Дело, видишь ли, такое…

И Акимыч передал Павлу суть охотуправленческих споров и предложил собираться. Он был так уверен, что Павел едет с ним, что обидел Павла.

— Я люблю охоту, — встряла тетка. — Жили мы как-то в деревне, и сколько там уток, сколько было рыбы! Я сама рыбачила на удочку.

— Я не люблю охоту, — сказал Павел и покраснел.

— А все ружье в руках вертишь, — тотчас же уличила его тетка.

— Я говорю, что больше не люблю охоту и даже охотников!

— Значит, и меня тоже, — усмехнулся Акимыч. — Но скажи, отчего и не пострелять, если мне удовольствие, а лесу ущерба нет?

— Все-то вы знаете. Но на пятьсот лет вперед не прикинешь. Вот перебьем мы этих белок, а последствия? Какие они?

— Да никаких.

— Не согласен. По-моему…

Павел говорил, стараясь быть уверенным. Ему совестно было несвязности своих мыслей и противно уверенное лицо Акимыча, который «знал»; и неприятна тетка: она смотрела на Акимыча, молча улыбаясь и этим как бы прося не принимать близко глупых слов Павла.

— Мы не можем еще понять всех природных связей, — говорил Павел, ощущая жжение и распухание в голове. В висках стучало. — Будем рассуждать, — говорил он, стараясь не глядеть на егеря, вилкой ковырявшего оладий. — Природа — это мы сами. Губя ее, мы губим и себя. Мы же все крутимся, торопимся, подскакиваем. Нам кажется, что скачем выше ее. Но это только подскок. («Боже, что я говорю?!») Великая природа терпит нас, но стоит нам сделать глупое, и тотчас мы получаем щелчок по носу. Лес вырубили, — воздух стал хуже, реки засорили — вот пошли болезни желудка. Ядохимикатами погубили более полезного, чем вредного.

— Но при чем здесь шапка из белок? — засмеялся егерь. — А если споришь, то давай хоть новенькое, это я в газетах читал.

— Неизвестны последствия.

— Ты просто скажи, едешь или нет?

— Нет, — сказал Павел. — Не поеду.

— Слишком уж ты серьезный мужик, — вздохнул егерь. — Это хорошо, только жить с тобой тяжело, вот что. Ну, ладно, не едешь, и не надо.

Акимыч сидел допоздна, выпил ведро чая. Он рассуждал о жизни, лесе, человеках и зверях, и недурно рассуждал.

— Ну, хорошо, — говорил обиженный Павел. — Вы умные, разумные, переумные. Все, кроме меня. Говори, что делать, спасая природу?

— Очень даже просто. Нужна агитация — через картинки вроде твоих, и газетные статьи. Хорошие фильмы. А дальше? Дальше — вовлечь в Общество охраны природы поголовно. Всех. Начали-то мы, понятно, с сильных товарищей, министров, замминистров, прокуроров, милиции, секретарей обкомов.

— Так они пожилые и усталые, — говорила тетка. — Куда же им ездить?

— А и не надо. Зато, скажем, вылила автобаза мазут в реку, тут же звонишь и спрашиваешь, что, мол, вы, товарищ министр? Сами член общества, а у вас такое. Он устыдится и нажмет.

— Пока убедите всех да вовлечете, леса повырубят, — упрямился Павел.

— Посадим заново… Ты художник, так жми на сердце, покажи лес погубленный и покажи настоящий… Эх, Шишкина бы мне! Ничего бы не пожалел!