Альберт Усольцев - Есть у меня земля

— На пену?

— Чего?

— На пену кооперативка-то, дачка и «Жигули»?

— Обижаешь, Никола. Я ворую честно, не больше, не меньше положенного…

— А сколько положено?

— Лишнего — ни-ни! ОБХСС у нас не дремлет. Вот твой Артем…

— Почему же «мой», ты его любила…

— Хорошо, наш Артем, в школе за медаль упирался, получил медаль. А толку — из нее даже зубов не сделаешь, на шею не повесишь. Сейчас дальше пойдем, институт окончил, а прописью в кассовой ведомости сколько ему пишут?!

— Не знаю, не заглядывал я в его кассовую ведомость.

— А я знаю. За такую «роспись» порядочные жены мужей не держат. Может, потому он все еще и не женат…

— Ох и злюка! Артем науке себя посвятил. Над диссертацией работает. Конечно, пока ему трудновато… Да ведь не в деньгах, наверное, счастье, Галя Ершова…

— Счастье не в деньгах, но с ними жизнь счастливее.

— Я вон на перевозе пытался подработать… И не просил, сами кидали. А отец мне глаза открыл… на каждую монетку… Спасибо ему.

— Как здоровье?

— Чье, мое?

— Отца. Я тогда так удивилась, кольцо дорогое на дне Миасса выудил. И отдал.

— Нормально все у бати. Сена вот накосили.

— Артем почему не пришел на вечер?

— Артем загрипповал.

— Ты извини, что я так на него… Я ведь его на самом деле любила. Да не судьба, видно.

— А что же Викентий Шустиков?

— Шустиков? Поматросил и бросил. Игорек от него остался. Потом за прораба Гонцова вышла. Без любви, конечно, какая любовь в наше время. Надо было чем-то свое бабье одиночество прикрывать. Здесь ведь не город, в кино одной и то стыд идти. Этого сама выгнала, запил горькую. Но Валентинку мне в назидание оставил. Блондиночка такая, Валентинка-то, вся в прораба. Слабенькая родилась, от пьяницы известно какое поголовье, все умереть хотела, да я выходила, живи, говорю, Валентинка, у нас в районе блондинок мало.

— Болтушка ты, Галя Ершова.

— А чего унывать-то?! Молоко на маслозаводе и без меня скиснется. Ты и вправду вальс танцевать не выучился?

— Не выучился.

— Жаль, а то бы потанцевали. Похудеть мне надо. Распирает. В девках бегала, пивные дрожжи с молоком пила, чтобы тощоту свою изжить и ребятам нравиться, а сейчас…

— Вредное производство, агрессивная среда…

— Вон видишь, у радиоузла мослак стоит?

— Это, кажется, Огарышев, Коля Огарышев. Он карикатуры хорошие в стенгазету рисовал.

— А сейчас сам как карикатура — тощий. А все потому, что пимокатом работает на промкомбинате. Пимы на заказ катает: валенки, чесанки… Деньги зашибает, страсть. Мы с ним кооперативный дом на двоих выстроили: ему три комнаты, мне три.

— Так женитесь…

— Ты думаешь, подходим?.. Молодец, сообразительный ты, намекнул.

— Главное, мебель не надо далеко перевозить. Невеста согласна?

— Да невеста-то давно согласна, — весело сказала Галя Ершова. — Но я его оформлю. Вот сейчас приглашу на танец и оформлю. Бывай, Никола, забегай в гости. Как поется в песне, посидим, поокаем… Побежала я обзаводиться новой собственностью — мужем.

— Всего, Галя Ершова! Удачи тебе!

Встретил на вечере Никола и свою первую любовь — Милу Мукасееву. Шутил он над ней класса с седьмого. Глупо и жестоко шутил: «Муку — сеют, муку — жнут, Милу — замуж не берут!» Дергал за тощие каштановые косички. Лягушек в портфель подбрасывал. В хоре, стоя за Мукасеевой, однажды дотронулся до ее тонкой шеи сухой колючкой татарника. Шипы у сухого татарника что иглы каленые. Мила вскрикнула и нарушила все пение. А выступали как раз на районном смотре. Что тогда было, что было! Николу чуть из школы не выгнали.

А в десятом классе они объяснились. Николе, как лучшему ученику класса по математике, поручили подтянуть отстающую по тому же предмету «товарищ Мукасееву». Так и сказал директор: «Товарищ Мукасееву надо подтянуть по геометрии до уровня хорошистки».

Остались в классе вдвоем. Раннее апрельское тепло пришло в Водополье, только что выставили вторые рамы. Пахло старым клеем, лесной травой-дерябой, которую укладывали на зиму между окон, чтобы не продувало; терпко несло из открытой створки талой землей. Никола взял транспортир, мел, начал объяснять.

— Отстающая, повторяйте за мной…

— Хорошо, Коля, — Мукасеева впервые его назвала не шутливым привычным «Никола», а вот так. Но Никола не обратил на это внимания, стояли в ушах слова директора: «Подтянуть товарищ Мукасееву до уровня хорошистки». Подтягивать так подтягивать, нечего рассиропливаться.

— Квадрат гипотенузы…

— Гипотенуза, гипотенуза, река Советского Союза…

— Отстающая, не отвлекайтесь. Повторяйте за мной…

— Квадрат гипотенузы…

— Равен сумме квадратов катетов.

— Равен сумме катетов.

— Не сумме катетов, а сумме квадратов… Отстающая, о чем вы думаете? — резко спросил Никола.

— О любви, — честно призналась Мила.

— Как… как о любви? — растерялся Никола. — Мы же не литературу повторяем, а математику.

— Все равно я думаю о любви.

— Ну-у, товарищ Мукасеева, если отстающая будет думать в преддверии выпускных экзаменов о любви, то…

У нее были большие-большие глаза. Никола даже удивился, та ли Мукасеева перед ним стоит. Ту можно было дернуть за косичку, уколоть цветком татарника… А эта донельзя серьезная, сразу повзрослевшая, нездешняя.

— Я люблю тебя, Коля. Я, как девушка, не должна первой признаваться, а признаюсь. Люблю…

Никола даже отступил от Милы на шаг.

— Знаете что, товарищ Мукасеева, давайте останемся в рамках теоремы товарища Пифагора. А то меня опять на педсовет вызовут.

— Пускай вызывают. Я люблю…

У нее были пухловатые, чуть вздрагивающие губы. Они пахли талым снегом.

Потом сбегали с уроков. Вместе подолгу сидели на ледоломах и смотрели на беснующуюся полую воду, слушали скрежет льдин. Жгли костры в весенних колках. Пили березовый сок… Им казалось, что навсегда, на всю жизнь они будут вместе. И ничто не сможет их разлучить. А вот уехала она учиться, ушел он в армию, и любовь потихоньку-помаленьку начала таять. Письма от Милы приходили все реже и реже. И то, что посчитали когда-то за любовь, казалось далекой ослепительной вспышкой ребячества. «Прости, Коля, — призналась она. — У меня к тебе ничего не осталось. Я выхожу замуж…» Он даже не ответил. Зачем? Не осталось, так не осталось. Может быть, даже ничего и не было. А казалось…

Вот она, Мила, Людмила Мукасеева, подходит.

— Здравствуй, Коля.

— Здравствуй, Мила.

— Как живешь?

— Ничего, нормально. А ты?

— Спасибо, ничего. Женат?

— Да. А ты замужем?

— Замужем. Дети есть?

— Один.

— А у меня двойняшки. Демографическую проблему надо решать.

— Надо.

— Ты что же, здесь живешь?

— К отцу приехал. В отпуске.

— И я в отпуске. Проездом на юг.