Кузьма Чорный - Млечный Путь

Сюда перед самым вечером, свернув с луговой тропинки, подошел Невада, опираясь на палку и слегка прихрамывая. Он был такой же, как и тогда, когда увозил из-под обстрела раненых детей: в высоких сапогах, в потертом полинялом плаще. Сперва он хотел пройти в калитку, но она была заперта изнутри на засов. Невада постучал и, не дождавшись ответа, направился к оторванному горбылю. Согнувшись, он пролез через отверстие в сад и отпрянул от неожиданности: прямо перед ним на изрытой курами земле в пыльном вишеннике лежал неизвестный ему человек, и кажется мертвый.

Невада опомнился не сразу. Минут пять он стоял, прижавшись к забору, и смотрел на незнакомца. Борода лежавшего была задрана вверх, левая рука откинута в сторону. Птаха спустилась по тонкой веточке к его лицу, покачалась и улетела. Невада осмелел и прошел мимо мертвеца во двор. Его поразила жуткая тишина вокруг. Амбар был открыт, и там на пороге спокойно сидела крыса, потирая лапкой нос и свесив хвост на крыльцо. Воробей остервенело щебетал перед крыльцом, требуя, чтобы крыса пропустила его в амбар. Это зрелище испугало Неваду сильнее, чем вид мертвеца в саду. Здесь уже не было власти человека, и человек здесь был лишний.

Охваченный почти мистическим ужасом, Невада вбежал в дом. Пришлось сорвать с пробоя замок. Замок был нехитрый, ржавый и погнутый. А настоящим замком, большим и крепким, была заперта изнутри калитка. Ворота же были наглухо заколочены гвоздями. Все было сделано основательно и по-хозяйски, и это немного успокоило Неваду: значит, они оставили дом не второпях, а сознательно. В этом он убедился. А добежала ли тогда Лиза домой? А то как же. Вон посреди двора валяется и желтый башмачок, тот самый, старенький, в котором она выезжала. Но как же это произошло и вместе ли они? А почему им не быть вместе? Странное дело, в своих предположениях он даже и не подумал, откуда взялся мертвец, кто он и почему лежит у него в саду. Возможно, он за эти дни, пока вез детей и добирался назад домой, видел столько, что отупел от впечатлений, а может, таков был его характер, но теперь он рассуждал сам с собой и заглядывал во все углы, как бы прощаясь с ними. «О, а ведь они хорошо вышли отсюда: и шкафы пустые и вешало пустое. Одежду всю забрали. Вот и сундук опорожнили. Даже открыт. И мои сапоги новые взяли. Молодцы! Но куда же они выбрались? И где мне их искать, да и найду ли скоро? Не ходить же мне в этих стоптанных сапогах».

Он был уверен, что в открытом сундуке и боковой ящик пуст, но, покидая, и (кто знает), быть может, навсегда, свой дом, он приподнял крышку ящика. Чулки… Целый ворох, как и всегда. Зеленые рукавички. Он отодвинул эту мелочь и чуть не вскрикнул: «Да ведь они же в тревоге покидали дом. Разве б они бросили все это!»

Страшное смятение охватило его. Он вытащил из ящика часы, кольца и крест, со звоном опустил золото в карманы пиджака под плащом и оставил дом. Словно кто гнал его. «Боже мой, их, может, и в живых уже нет». Он снова прошел мимо мертвеца и вылез из усадьбы через дыру. Вокруг ни души. Солнце стояло на западе. Он обстучал хат десять — всюду пусто и тихо. «И не узнаешь ни у кого, где они». Он шел по пустынным улицам и никого не встретил. Назойливые мошки роем вились перед его лицом, и ему было жутко в этом безлюдье. Неужто он дожил до полного одиночества под старость? Опустевшее селение страшнее, чем ночь над пустыней. Он добрался до конца местечка и на самом выходе увидел расклеенные объявления. Одно из них на большом листе бумаги, остальные — на меньших. Они еле держались на стене крайней хаты, низенькой и ветхой. Очевидно, тот, кто расклеивал объявления, боялся пройти в глубь местечка и, кое-как приклеив бумагу на стену, поспешил скрыться.

Невада стал читать объявления. Большое было о том, как должно вести себя население в занятых немецкими войсками областях, а значит, и в здешнем округе, и где по округу учреждаются комендатуры, волости и полицейские центры. Затем вменялось в обязанность каждому, кто не желает быть расстрелянным или повешенным, выслеживать армейских командиров, комиссаров и коммунистов. Объявление, или, вернее, приказ был напечатан убористыми буквами, а внизу жирная черная подпись: «Окружной комиссар немецкой гражданской власти Густав Шредер». А поперек через весь приказ синим карандашом размашистая резолюция: «Поцелуй собаку под хвост». Рядом висело объявление поменьше. Волостной бургомистр приказывал всем сумличанам вернуться в местечко и каждому взяться за свою работу, в противном случае…

Невада не успел дочитать до конца. Лютая тоска хлынула в его душу. Страшный вор когда-то отнял у него Олечкино детство. И вот наступило время, когда он должен проститься со всем тем, что взросло на заглохшем страдании. Нет у него больше ничего. Он один.

Оторвавшись от немецких бумажек, он поплелся назад по улице и завернул во двор четвертой хаты. Это была его старая хата. Уже много лет она пустовала с заколоченными окнами. Правда, дверь оставалась нетронутой: в сенях стояли кросна, и время от времени сюда приходила Ольга ткать рядно для мешков. Ключа от двери у него не было. Это был огромный старинный ключ. Через отверстие, просверленное в косяке, им отодвигали засов изнутри. Невада оторвал доски от углового окна во дворе, влез через окно в хату и распахнул дверь в сени. Полки на стенах, жернова в углу, тяжелый дедовский засов на косяке, лестница на чердак, вешала вдоль стены, щелистая дверь в клеть и окошко без стекла, пропиленное в бревне, — все сохранилось в сенях, как и двадцать лет назад, и даже раньше, когда его Олечка еще была девочкой и жила здесь одна, а он был на войне. Даже еще раньше. Все это было здесь и тогда, когда он сам был еще молодым человеком. Он и свадьбу свою отгулял в этой хате. Боже мой, сколько времени прошло! И как незаметно!

Воспоминания теснились в его голове. Он отпер сени, вошел в хату и прилег на голые нары. Уже совсем свечерело, а он лежал и думал. И казалось ему, что опять надо начинать все сначала… Нет!.. Тогда эта хата была новая, а теперь гниль и прах сыплются со стены. Уже и Олечка стареет, и маленькая Лизавета, Лиза, встречает свою юность, все это прочно укрепилось на земле, и есть, и существует, и не может исчезнуть. А если этого нет, значит, страшный вор снова появился и насильно, с кровью вырывает из души то, чем живет она. Опять опустошают душу! Не дают дышать! Обкрадывают! Чужое жрут и над чужим издеваются!

Невада вскочил и прошелся по хате. Стояла ранняя ночь. Через отбитое окно светила луна, озаряя половину хаты. Тишина, охватившая местечко, была невыносима. Но еще невыносимее одиночество. Как в могиле, а ведь он живой. Невада решительно направился к порогу, чтобы навсегда покинуть и свою хату и эти мертвые Сумличи. Торопливо спустившись по трем плоским камням, заменявшим крыльцо, он вдруг увидел Ольгу. Она вошла во двор с улицы, узнала отца и бросилась ему навстречу. И в это мгновение кончилось его горькое одиночество. С какой радостью он готов был подчиниться Ольге, пожилой, опытной, Ольге замужней, близкой ему, но уже другой. Глядя на эту женщину, он чувствовал, как исчезает в нем тоска по прежней Олечке и ее двойнику — теперешней Лизе.