Людмила Уварова - Истории от первого лица

Я вовремя сдержался, и Тая не заметила моего минутного замешательства.

— Конечно, позади трудный год, а впереди, наверное, еще труднее, — сказал я.

— Вне всякого сомнения, — поддержала меня Тая. — Поезжай, Валя, тебе непременно следует зарядиться здоровьем на весь год!

В начале августа рано утром я выехал из дома на своей машине. Мать и Тая смотрели из окна мне вслед.

Издали Тая показалась мне очень похудевшей, снова, как и в тот памятный раз, сердце мое защемила боль за нее, и на миг я медлил переключать скорости. Кажется, скажи она одно слово: «Останься» — и я бы остался вместе с нею…

Почти насильно я положил обе руки на баранку, быстро завернул за угол и помчался напрямик к окружной дороге.

Ехал и думал, что как там ни говори, а и вправду нельзя поддаваться первому порыву, если же поддашься, в конечном счете проиграешь. Это уж наверняка!

Спустя два дня я безо всяких происшествий, если не считать, что у меня спустила камера, добрался до места, въехал в чудесный пицундский лес и разбил там палатку, ту самую, оранжевую.

Началась беспечальная праздничная бездумная курортная жизнь — море, пляж, снова море, кафе, танцплощадки, опять море, ну, и все такое прочее…

Однако, признаюсь, я тосковал по Тае. Каждое утро, еще до того, как отправиться на пляж, бегал на почту, звонил ей и все время талдычил о том, что очень скучаю, что возьму и приеду обратно, но она меня уговаривала:

— Не смей! Отдыхай, наслаждайся морем и солнцем!

— Как папа? — спрашивал я.

— Все так же, — отвечала Тая. — Ничего особенно радостного, так что отдыхай себе на здоровье, не думай ни о чем, набирай сил…

Вот какая она была у меня добрая, любящая, думающая прежде всего обо мне…

И я считал себя счастливым. В конце концов у кого еще такая вот жена, как у меня?

А потом мне встретилась Вава. Собственно, ее звали Варвара Михайловна и была она старше меня лет на пятнадцать, по крайней мере, но для своего возраста выглядела очень неплохо, была весела, остроумна, великолепно танцевала и с первого же дня попросила:

— Называйте меня Вавой, идет?

Через три-четыре дня мы были уже на «ты», и я называл ее так, как она хотела — «Вавочкой», а она меня Валиком.

И мне казалось, что мы давно и хорошо знаем друг друга, ведь на курорте время как бы спрессовано, поистине один курортный день стоит трех, прожитых дома.

Обратно мы ехали с Вавой в моей машине. Она сидела рядом, зубы блестели на ее прожаренном палящим солнцем лице, от обнаженных плеч пахло морем.

Я вел машину, время от времени поглядывал на Ваву, и в уме почему-то мелькали знакомые с ранней юности строчки:

Нет, Ваве было не сорок с лишним, а скорее всего, под сорок, точного возраста ее мне не дано было знать, хотя и сорок тоже, как я понимал, не так уж мало. Она не была красива, рыхлая, пористая кожа, неправильные, грубо слепленные черты лица, но как весела, как упоительно остроумна!

Временами она казалась мне совершенно молодой, а временами, когда она, вдруг задумавшись, переставала следить за выражением своего лица, за тем, чтобы на лбу не собирались морщины, я с удивлением глядел на ее вдруг разом погасшие глаза, на уже не молодую шею и тонкие гусиные лапки возле глаз.

Сколько еще суждено ей держаться, думал я в такие минуты, сколько времени она еще будет ходить в Вавах? Или недалек час, когда она сама до всего дойдет, и спокойно шагнет в старость, и станет солидной положительной Варварой Михайловной?

Однако мысли свои я Вавочке, разумеется, не высказывал, тем более что она умела взять себя в руки, отбросить всякого рода тягостные мысли, от которых старело ее лицо и глаза казались погасшими, и снова, как я говорил, клубилась, играла под молодую, беззаботную, ожидающую от жизни одну лишь радость и ничего другого…

Вава работала в одном архитектурном управлении, с мужем была в разводе и воспитывала тринадцатилетнего сына. Сын, по ее словам, отличался самостоятельным, независимым характером, держал себя с нею на равных и тоже, подобно всем друзьям и знакомым, звал ее по имени, Вавой.

Обычно, уходя куда-либо, он не говорил, куда уходит и когда придет, если же она его спрашивала, поздно ли он вернется, он отвечал снисходительно:

— Все будет о’кей, Вавочка, не беспокойся, прибереги свой темперамент для дальнейшего упорядочения личной жизни…

— Мы с ним живем, словно два товарища, — сказала как-то Вава. Должно быть, ей нравились такие вот отношения, а я подумал, будь у меня сын, я бы заставил его считаться со мной, как с отцом, и черта с два он бы звал меня по имени. Дудки!

Вообще, скажу чистосердечно, где-то мне эта курортная история уже малость успела приесться, в конце концов я понимал, Вава намного старше меня, мы с нею совершенно разные люди, к тому же я женат и моя жена прелесть, и хороша собой, и характер чудесный, и любит меня. Зачем же мне Вава? Что она мне и что я ей?

Так думал я дорогой, когда Вава дремала рядом, возле меня, и, доехав наконец до Москвы (Ваву я высадил раньше, около ее дома), я решил, что с Вавой все. Что было, то было, а продолжать ничего не буду. Останемся, как говорится, друзьями, и точка.

Тая встретила меня в дверях, и я в первый момент испугался ее вида. Этот месяц, который прошел для меня в блеске солнца и моря, беспечальный и безмятежный, наверное, нелегко достался ей. Она сильно похудела, осунулась, и глаза у нее были такие грустные…

На миг я ощутил угрызения совести. Ведь в то самое время, когда я плавал, загорал, танцевал до упаду и вообще развлекался, она просидела возле постели тяжело больного отца.

— Папе все хуже и хуже, — сказала Тая. — Мама не справляется, мы с нею дежурим попеременно, днем и ночью…

Да, дома было невесело. Моя мать, как и обычно летом, уехала в командировку в Киргизию. Тая целые сутки проводила у родителей.

И так случилось, что как-то я позвонил Ваве. И Вава обрадовалась моему звонку.

— Я знала, что ты позвонишь, — сказала она мне. — Но если бы ты знал, как трудно было ждать, а первой звонить я не хотела.

Потом подумала немного и призналась:

— Впрочем, ты опередил меня всего лишь на несколько часов, я уже решила — вечером сама позвоню тебе.

В сентябре начались занятия в моем институте. Тая перешла в школе рабочей молодежи на полставки, работать с полной нагрузкой, как раньше, у нее не было никакой возможности.

Материально нам стало труднее, тем более, что мать напрямик заявила, что решила давать нам значительно меньше денег, ибо недалек час, когда она уже не сумеет отдавать работе все свое время и все силы, и надо хотя бы немного отложить на будущее.

Я спросил ее, а вдруг этого самого будущего так и не суждено дождаться?