Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Не раз и не два всплывало опасение: не погубил ли он своим хамским натиском и развязностью самое дорогое? Может быть, Анечка просто растерялась от его наглости и ей не осталось ничего другого, как согласиться на это пошлое провожание? Завтра в институте она едва поздоровается, а через неделю вообще не узнает его в потоке студентов…

Но Анечка как ни в чем не бывало рассказывала, что мама у нее — швея на фабрике «Большевичка», отец инвалид, но не военный, он пострадал во время пожара на железной дороге. Теперь он работает на дому по заказам скобяной артели — делает маленькие замочки для чемоданов и портфелей. Есть еще сестренка Зойка, она кончает техникум связи, будет телефонисткой.

«И тут мне повезло! — радостно думал Андрей. — У Анечки самая нашенская, пролетарская семья!»

Прощались у дверей бревенчатого, с отвалившейся штукатуркой дома — такого приятного сердцу Андрея, такого похожего на родной дом в тихом переулке. А тут еще Анечка своей маленькой ручкой заботливо поправила темно-зеленую полоску биллиардного сукна, заменявшую студенту кашне. Это растрогало Андрея. Расхрабрившись, он предложил ей сходить вместе в кино. Когда-нибудь, не скоро, не завтра же…

И Анечка согласилась. Совсем просто, как будто в этом не было ничего дерзновенного!

Помахав Андрею милыми тонкими пальчиками, она скрылась за ободранной клеенчатой дверью. А он стоял, оглушенный счастьем. Восторг распирал грудь. Потом побежал, не замечая гололеда, колдобин, редких прохожих и бездомных собак. И если бы на его пути встретилась знаменитая шпана из Марьиной рощи, он управился бы со всей кодлой играючи!

Бежал он долго, до самого трамвайного круга у Савеловского вокзала. Трясясь в пустом холодном вагоне, напевал коротенькую песенку, сочинившуюся само собой, про «Малиновый беретик — лисичкин воротник».

В следующее воскресенье в кино они не попали. Андрея по путевке райкома послали в Ярославль делать доклад о международном положении.

Потом навалилась экзаменационная сессия. Андрей не посмел мешать Анечке заниматься: для нее тройка на экзаменах — катастрофа. А в самом конце сессии он опять увидел Анечку вместе с Гошкой. Тот ловко брал в разговоре Анечку за локоток, снимал с ее плечика незримые пушинки, а прощаясь, галантно чмокнул губами — обозначил воздушный поцелуй!

В ту ночь Андрей спал плохо. Утром поднялся разбитый, с головной болью, с пожелтевшим, осунувшимся лицом.

И как нарочно, Анечка повстречала его у входа в институт. Похоже, что она ждала его.

— Что с тобой, Андрюша? — спросила встревоженно.

— Со мной? Ничего.

— Ты болен? У тебя такое лицо…

— Экзамены.

— Ты уж слишком стараешься. Опять на Сталинскую стипендию хочешь?

— Надо бы. Пальто решил купить. А как твои дела?

— Пока четверки получаю. Тьфу-тьфу! Когда ж мы пойдем в кино?

— Когда ты сможешь.

— Послезавтра. Хорошо?

— Хорошо.

Полегчало. Словно приложили к ушибленному месту примочку.

Три раза подряд он ходил с Анечкой в кино и провожал ее домой. О Гошке, разумеется, ни слова. Только в последний раз, когда они долго прощались у ее дверей, Андрей будто между прочим сказал, что видел Анечку однажды с четверокурсником Поздняковым.

— Кажется, я ему нравлюсь, — простодушно заметила Анечка. — Подходит ко мне на переменах… Разговаривает…

— И все?

— Конечно, все. Ты что, Андрюша?

Глаза ласково упрекают — чистые, зеленоватые, как два лесных озерца, освещенные летним солнцем…

Едва закончилась весенняя сессия, как Бугрова по решению райкома партии послали читать лекции на новостройки Казахстана. На целый месяц. Предстояла долгая разлука с Анечкой, но она на лето тоже уезжала из Москвы: студентов МГИМО приглашали на разбивку крымских виноградников, обещали хорошие заработки. Так что «дан приказ: ему — на запад, ей — в другую сторону…» Обещали друг другу писать каждую неделю.

Размах казахстанской стройки захватил Андрея. Такого он еще никогда не видел. На него повеяло настоящей романтикой, чем-то огромным, вдохновенным. На каждом шагу встречались горячие, мужественные люди, жаждущие настоящего дела. Было много демобилизованных солдат, которые хотя и не воевали, но закалились в армии, окрепли телом и духом. Андрею захотелось написать о них, о том, что он увидел и почувствовал, как по-новому открылось для него значение слова «патриотизм».

Он написал репортаж для многотиражки, потом другой. В редакции сказали, что это «тянет на серию». Такая оценка подняла Андрея в собственных глазах, придала ему новые силы. Захотелось писать еще лучше, не уступая мастерам газетного пера.

Его репортажи заметила областная газета, перепечатала три из восьми, сократив и соединив в один трехчастный очерк. Получилось хорошо — сам Бугров до этого никогда бы не додумался. А через неделю этот удавшийся очерк перепечатала «Комсомольская правда» да еще снабдила его двумя снимками своего фотокорреспондента. Это был настоящий успех!

Знакомые ребята на стройке от души поздравляли Бугрова. По этому поводу была организована небольшая вечеринка с тостами. А через три дня пришло официальное письмо из редакции «Комсомольской правды», в котором Бугрову предлагалось стать собкором на весь период строительства. Предложение заставило призадуматься: может, и в самом деле остаться здесь, на стройке? Уйти с головой в эту кипучую жизнь?

И все-таки он решил воздержаться. Сперва надо ликвидировать пробелы в своем образовании. Как можно браться за просвещение и убеждение других людей, когда сам многого не знаешь и не разумеешь?

К тому же — Анечка. Она уже в Москве, прислала ему письмо, поздравила с успехом в «Комсомолке» и призналась, что очень соскучилась. После такого письма Андрей начал подгонять дни, оставшиеся до отъезда, и при первой возможности отправился в Москву.

Их встреча в ЦПКО была настоящим праздником. Они вертелись в «чертовом колесе», катались на лодке, танцевали, а потом долго сидели за столиком в кафе-мороженом. Расставаясь у дома Анечки, договорились, что в следующий раз пойдут в шашлычную и прокатятся на речном трамвайчике по Москве-реке.

Но этим планам ее суждено было сбыться: в институт пришло решение горкома комсомола о создании комсомольской бригады по оказанию помощи колхозникам при уборке картошки. Бригадиром назначили Бугрова. Это его не обрадовало. Почему не пошлют кого-нибудь другого? Одному три партийных нагрузки, а другому ни одной?

— А ты гордись! — наставительно сказал Опанас Танцюра, ставший заместителем секретаря парткома. — Туда мы не пошлем замухрышку какого-нибудь. — Он подтянул здоровой рукой клеши, сползающие с тощего живота. — И еще, Бугров, учти, каких людей мы тебе в бригаду даем.