Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Андрей ласково утешал Анечку:

— Все будет хорошо. Поправится отец, он старик крепкий. А я скоро вернусь в Москву — работа к концу.

Из темноты ударил ослепляющий луч. С грохотом подлетела электричка к перрону. Вагон, остановившийся против скамейки, был почти пуст. Андрей быстро внес чемодан, поставил его меж скамеек и вышел. Анечка из окна помахала рукой. Вагон дернулся. Набирая скорость, электричка отошла от перрона и скрылась в темной глуби лесов.

Картошку с поля убрали досрочно. В тот же день студенты уехали в Москву. Но бригадиру нужно было остаться, чтобы получить от председателя колхоза справки о выполнении задания. И тут Тесемкин взял реванш за то, что Бугров в их деревенских делах встал на сторону Феди-милиционера: исчез куда-то на целые сутки. Без справки колхоза «Красный луч», заверенной в райисполкоме, бригадир не мог вернуться в Москву.

По этой причине Андрей попал домой только на другой день к вечеру. В общежитии тихое безлюдье: видно, затянулось какое-то институтское мероприятие. Долго раздумывать не стал — завернул чистое бельишко в газетку и побежал в соседние Строченовские бани.

Попариться в баньке Андрей любил с детства. Вкус к этому привил ему отец, большой знаток русского банного радения. Он не раз втолковывал сыну, что чем глубже человек прозяб, дольше насиделся в сырости и притомился от мускульной работы, тем большее наслаждение ожидает его в парной.

Эту немудрящую, но верную в своей сути формулу вспомнил Андрей, намаявшийся на картофельной страде. Полчаса хлестал себя березовым веничком, потом еще полчаса сидел в душистом ласковом пару, словно малиновый бог в облаках.

Поутру встал как новенький. Пошвырял в свое удовольствие двухпудовую гирю, облился холодной водой, оделся и побежал в институт. И жизнь хор-р-роша, и жить хор-р-рошо!

Но только до Крымского моста.

Там Андрей увидел, как от Метростроевской подкатил черный ЗИМ. Из него выскочил красавец Гошка, ловко распахнул дверцу и галантно подал руку… Анечке!

Андрей не поверил глазам. Но ее стройную фигурку он не мог спутать ни с кем. Кроме того: «Малиновый беретик — лисичкин воротник»! Она!

Что же делать? Сбежать с моста и, грозно встретив обоих около институтских дверей, потребовать прямого ответа? Остановиться на мосту и подождать, пока они войдут в институт? Сделать вид, что ничего не заметил?

Резко повернулся, пошел обратно. «Наверное, — старался утешить себя, — Анечка села к нему в машину, потому что накрапывает дождь. Ехал Гошка мимо, увидел знакомую девушку ну и приказал шоферу остановиться. Подвез человека, только и всего. Не нужно паниковать, Бугров».

Он снова повернул к институту. Дошел до конца моста, сбежал с лестницы. До звонка оставалось минуты две, нужно было успеть раздеться и подняться на третий этаж.

У вешалки ждала Анечка. «Заметила, наверное, мои нелепые маневры на Крымском мосту. Фу, черт! Как глупо и некрасиво получилось!»

— Здравствуй, Андрюша! — Подлетела к нему птичкой, дотронулась нежным пальчиком до пуговки на рубашке. — Ты когда приехал? Вчера?

— Вчера.

— У тебя все хорошо?

— Порядок. Пойдем скорее. Сейчас будет звонок.

— Тебе на какой этаж? — На третий!

— Мне тоже на третий!

Анечка прыгала по ступенькам, размахивала клеенчатым портфелем, щебетала про дождь, про автобусы, которые ужасно плохо ходят, про то, что она уже два раза опоздала на лекции из-за отца.

— Да! — осенило Андрея. — Как отец-то?

— Ему уже лучше. Он в хорошей больнице.

— Ну, я рад. Очень рад за тебя. Беги скорей!

— На переменке встретимся? Здесь же, ладно?

— Хорошо!

И они разбежались в разные стороны. На переменке Анечка сообщила, что устроить отца в больницу помог Георгий.

— Какой Георгий? — не сразу сообразил Андрей.

— Поздняков. Ну, Гошка, как ты его зовешь. Он узнал, что папа тяжело болен, и сам предложил помочь.

— Откуда он узнал? От кого?

— Не знаю. Не сердись. Разве я могла отказаться? Папе было так плохо! Он мог умереть. А там очень хорошая больница. Ему дали заграничное лекарство — теперь он поправляется. Но ты не думай, пожалуйста… Георгий просто хороший товарищ… Душевный.

— Да? Н-не замечал. Впрочем, тебе видней.

— Ты напрасно так, — надула губки Анечка. — Как ты можешь на меня сердиться? После того, что было…

Она смотрела на него такими нежными глазами, что Андрею стало стыдно за свою подозрительность.

Отца Анечки привезли из больницы домой на Гошкиной машине. Простодушный Дмитрий Данилыч слов не мог подобрать для благодарности. Какие ж есть уважительные молодые люди! Устроил постороннего инвалида в хорошую больницу, навещал его там, приносил икру и апельсины, а теперь, вишь, домой доставил по первому разряду.

Марья Васильевна посмеивалась. Она-то понимала, почему Георгий не скупился на деликатесы. Нужен ему старый хрыч, как же! Ей самой Георгий тоже подарочки делает, да еще похлеще. Пробивной он, знает все ходы и выходы. А Марья Васильевна таких людей завсегда уважала. И дочерям своим желала именно таких женихов: умеющих жить, оборотистых, хватких. Уж коли удались девочки лицом и всем прочим, то, понятное дело, козырять надо. Прихлопнуть туза козырной шестеркой!

И Марья Васильевна соответствующим образом настраивала старшую дочь, учила ее неустанно уму-разуму. Гошка стал бывать у Калинкиных все чаще.

Анечка поначалу держалась с ним прохладно. Делала вид, будто верит, что ходит Георгий не к ней, а к больному отцу: проведать скучающего Дмитрия Данилыча, побаловать гостинцами, поиграть в шашки.

А Гошка не торопился, действовал умело, тактично, не давал повода для резкого отпора со стороны Анечки. Подарки предназначались сперва только уважаемым родителям и вручались всегда с такой приятностью, что трудно было отказаться. Обворожил удалец и папу, и маму, и сестренку Зойку. Не умри бабушка Авдотья — и она возлюбила бы красивого и щедрого Георгия.

Четыре года стоял инвалид Калинкин в районных списках очередников на квартиру. Каждый раз обещали, что скоро дадут ордер, и каждый раз находился кто-нибудь более заслуженный.

И вдруг Калинкин сам оказался в «сверхочередниках». Все в доме ликовали. Теперь у них будет квартира с паровым отоплением, с газом на кухне, своей ванной! И все это они получат от государства как должное, как заслуженное, потому что когда нужно было спасать государственное добро, Дмитрий Данилович Калинкин первым кинулся в огонь.

Андрей ничего об этом не знал, но почувствовал резкую перемену в поведении Анечки: она избегает его, находит причины и поводы, чтобы не встречаться, здоровается поспешно, не смея поднять глаза.

Дождавшись Анечку после лекций, он подошел к ней, решительно взял под руку, повел на набережную Москвы-реки и спросил прямо: