Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Ребята жили не так складно и организованно. Некоторые запустили себя, ходили грязные и небритые. Опустился малость и сам бригадир: забот у него было побольше, чем у прочих. Но тяготы картофельной страды он переносил легче других — пригодилась фронтовая закалка.

За месяц бригада студентов позволила себе только один выходной, вернее, санитарный день. Нужно было помыться, обстираться, почистить и подлатать одежонку. Но все же к вечеру нашлось время и для отдохновения души. Кто засел за книгу, кто взялся за гитару, верную спутницу студенческих лет, а несколько парней и девчат отправились прогуляться «в багрец и золото одетые леса».

Прекрасный осенний день угасал; медленно синел хрустальный воздух над полями, кольцо лесов вокруг них стало покрываться сизоватой дымкой, но еще было светло, и все краски вблизи заявляли о себе ярко и чисто.

Пока студенты шли по проселку до леса, они оживленно говорили, шутили, смеялись, но вступив под кроны деревьев, притихли. Шелест листвы, запахи хвои и увядающих листьев будили в душе какие-то смутные волнующие догадки о временах давно прошедших. Чем-то невыразимо приятным веяло на них в лесной тишине, хотелось идти и идти без цели, пить бесконечно целебный хвойный настой.

На этот раз свое родство с лесом Андрей ощущал особенно глубоко и сильно. Рядом с ним была Анечка. Сперва они шагали по золотому шуршащему ковру вместе с другими ребятами, потом их словно ветерком отнесло в сторону, и они, взявшись за руки, стали уходить все дальше и дальше. Вскоре не слышно стало шороха листьев — слышалось только биение сердец. Продолжая держаться за руки, они понеслись сквозь березовую рощу.

Белые, омытые осенними дождями стволы берез стояли часто, и роща в отдалении казалась сплошной молочной стеной: Но она не препятствовала им — приветливо пропускала влюбленных все дальше и дальше в бесконечную счастливую сказку…

Газеты, купленные утром на станции вместе с хлебом, сообщали о важном событии: 7 октября 1949 года на карте Европы появилось новое государство — Германская Демократическая Республика. Возникла при не совсем обычных обстоятельствах — в ответ на незаконное (вопреки положениям Потсдамского соглашения) сколачивание западными державами Федеративной Республики Германии.

Событие обсуждали всей бригадой возле бурта свеженакопанной картошки. Годы ученья не прошли даром, студенты начинали мыслить широко, высказывали по поводу появления ГДР интересные суждения.

В дискуссии принял участие и сельский милиционер Федя Крынкин. Федеративную Республику он сразу окрестил как «Федепротивную» и очень переживал, что в ФРГ у власти оказалась «та же свора, что и прежде».

— Они ж опять приноровятся и будут пить кровь из рабочих и крестьян. Опять станут задуривать голову простым людям и, глядишь, когда-нибудь опять науськают немцев против нас. Нет! Зря мы тогда остановились возле Берлина. Надо было переть дальше — до самого конца Европы, очистить ее всю целиком.

— Ну, силен ты, Федя, — усмехнулся кто-то из ребят. — У себя в деревне с самогонщиками не справляешься, а собрался в Европе наводить порядок.

— И навел бы! — разъярился Крынкин. — В этой самой «Федепротивной» республике я бы за неделю управился! Пролетариат-то был бы на моей стороне.

— Нет, товарищ участковый, — захохотал Мишка Худолай, — не сможем мы тебя послом в Западную Германию направить! Ты нам за три минуты все дипломатические отношения поломаешь.

— Вот и завершилось послевоенное устройство Германии, — заметил кто-то. — Нет больше единой страны, образовались два государства. Теперь будут катиться в разные стороны все дальше друг от друга.

— Не согласен с тобой, — возразил Бугров. — В ФРГ будет продолжаться процесс классового размежевания. В конце концов победят те, кто за обновление, за прогресс, за истинную демократию.

— Что ж тогда будет? — спросила Анечка.

— Социализм! И тогда оба немецких государства опять сольются в одно — в единую социалистическую Германию.

— Навряд ли это произойдет скоро, — усомнился Мишка. — Против этого нацелены план Маршалла и доктрина Трумэна, да и войска свои, помяни мое слово, американцы еще долго не выведут из Западной Европы.

— Хотите, я вам расскажу про одного берлинского парня? — предложил Бугров. — Такие, как он, основали ГДР.

— Расскажи! — первым откликнулся Федя-милиционер.

И Андрей начал рассказывать о своей встрече с Вернером Бауэром, о том, как освобожденные из тюрем и концлагерей немецкие коммунисты собрались у Бранденбургских ворот в Берлине и провели там первое свое партийное собрание. В разрушенные триумфальные ворота они воткнули красный флаг, и он развевался на ветру рядом с победным советским знаменем над рейхстагом.

— Это и было, по-моему, — сказал Андрей, — начало того государства, которое появилось теперь на карте Европы.

— Верно! — согласился Федя. — Зародыш сперва. А потом из него растет сама существенность. Так и с хлебом, и с человеком. Все путевое так вырастает. И государство, если народное.

— А ты, Андрей, с ним, с этим Бауэром, отношения поддерживаешь? — спросил кто-то.

— Пробовал, — ответил Андрей. — Четыре письма в Берлин посылал. Ответа пока не получил. Но теперь у восточных немцев будет своя почта, отношения с Советским Союзом установятся нормальные.

— И должна быть регулярная связь, — согласилась Анечка.

— А как же! — оживился Федя Крынкин. — Таким людям, как Бугров и Вернер Бауэр, надо меж собой смычку иметь.

— Мало ли что надо, — скептически заметил Худолай и пошел к своему мерину Нарциссу. Перекур кончился. Пора было браться за картошку.

На другой день колхозная почтальонша принесла телеграмму. Анечку Калинкину срочно вызывали в Москву: тяжело заболел отец.

Работа уже шла к концу. Худолай вспахал впрок несколько грядок, и Андрей решил подвезти Анечку к станции на лошади. Та быстро собрала свой чемоданишко, Нарцисса запрягли в телегу и поехали. После тяжелого плуга мерин тянул податливую «колесницу» без особой натуги. Он легко находил в сумерках едва наезженную лесную колею, пофыркивая, размашисто шагал по мелким лужам. На ухабах телега раскачивалась, словно лодка, и Андрей слегка поддерживал Анечку за плечи.

Сквозь старенькую телогрейку он чувствовал ее нежное ровное тепло, и ему было несказанно приятно. Вечно бы плыть так через душистый темный лес! Никогда бы не кончалась эта заглохшая дорога!

Но бесконечных дорог не бывает. Кончился лес. Показалась маленькая станция, подсвеченная тремя тусклыми желтыми фонарями. С нарастающим грохотом пронеслась электричка из Москвы.

До встречной осталось минут пятнадцать. Андрей привязал Нарцисса к телеграфному столбу, взял Анечкин чемодан. Они поднялись на дощатый перрон, купили билет и сели на скамейку, прижавшись друг к другу. Кругом ни души. Только дряхлый Нарцисс вздыхает да блещет над головой своими звездами вечная Вселенная А у них всего несколько минут…