Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Когда электричка трогается, «гренцгенгер» видит в окно новую школу, в которую пошли его дети, и новую поликлинику, где лечится его хворая жена. Разумеется, бесплатно. Это хорошо, это то, что Шустеру в ГДР нравится. И он вообще не против социализма: ничего дурного в социализме для трудового человека нет. Но только пусть строят его другие, а ему, Шустеру, этим заниматься некогда: ему ж надо зашибать «тяжелые» марки!

— Заставить его работать у себя дома никак нельзя. Это насилие! Нарушение принципа демократии!

— Он еще и демагог, ваш дядюшка? — усмехнулся Бугров.

— Поискать такого! На каждом шагу вспоминает о своих правах. Если ему чего недодали, орет громче всех. Но когда дело доходит до его гражданских обязанностей — сразу на глазах линяет и — нет его!

Немецкий филистер знаком Бугрову по классической литературе. У Генриха Гейне он выведен в домашнем халате, в ночном колпаке, с фаянсовым горшком под кроватью. У Генриха Манна «верноподданный» Диттер уже иной — нахал с нафабренными усами, невежественный и предприимчивый, трусливый и агрессивный. А этот Шустер — новый, послевоенный типаж филистера: хитрый лодырь и демагог, использующий социальные завоевания, к которым он не причастен, за которые никогда не боролся. Он громче всех требует для себя лучшего куска от бедного еще государства, а сам государству не только не полезен, но даже вреден. При всей внешней модернизации нынешний филистер все такой же — заклятый враг нового и свежего, липкая грязь на ногах тех, кто шагает в будущее.

Жаль, что нельзя изобразить этого Шустера в хлестком газетном фельетоне. Про «гренцгенгеров» вообще нельзя писать, завотдела Балоболичев само это слово вычеркивает с остервенением.

Общение с дипломатами и экономистами — дело чрезвычайно полезное для журналиста, особенно начинающего. Они располагают большими знаниями, у них хранятся ценнейшие досье, подшивки и подборки захваченных документов рейха, уникальные немецкие книги и справочники. Работники дипломатического представительства и СКК специализируются обычно по отдельным крупным проблемам и «пашут», естественно, глубже и основательней, чем Бугров: ему одному приходится заниматься всеми проблемами. Где ж тягаться единоличнику с целым колхозом!

С другой стороны, сотрудники представительства и СКК поверх головы занятые люди. У них не то чтобы час — каждая минута на счету. Некогда им возиться с начинашками. Уж если журналисту оказано доверие, если его утвердили для самостоятельной работы за рубежом, то предполагается, что он толковый парень, хорошо ориентируется в общей международной обстановке, и особенно в отведенной ему стране. Уважающий себя собкор не станет консультироваться по пустякам и спрашивать то, что всем известно, само собой разумеется.

Однако попади собкор впросак, допусти по своей неопытности серьезную ошибку — ему не простят. В этом собкор похож на минера: ошибается только один раз.

Хворостинкин! Милая душа Семен Касьяныч! Первый человек среди дипломатов, протянувший руку помощи молодому корреспонденту! Сам догадался, сам понял, щедрая душа, какая именно помощь нужна Андрею Бугрову, чтобы поддержать его и самоуважения не лишить!

Из деревенской глухомани, из босоногих подпасков выбирался Хворостинкин в дипломаты — путем долгим и тернистым. Ему для этого понадобилось куда больше сил и природных способностей, чем, скажем, Гошке Позднякову. Поводырей и опекунов у Хворостинкина никогда не было, протекциями и привилегиями он отродясь не пользовался. Но мудрые учителя и добросовестные начальники попадались. Этого ему вполне хватило.

Касьяныч всегда с благодарностью вспоминал тех, кто ему помогал. Он и сам скор на помощь младшему, менее способному, начинающему. Этим он отличается от иных молодых дипломатов вроде Позднякова; те шли по ровной дорожке, в житейском котле не варились, настоящей цены доброте и товарищеской выручке не знают. Дипломы, свидетельствующие о высшем образовании, они обрели, но с образованием души у них слабовато — в рудиментарном, зачаточном еще состоянии у них душа.

Иные ловкачи подсмеиваются над стареющим Касьянычем, прохаживаются меж собой насчет его явно недипломатической внешности. С виду он и вправду не слишком манекенист: росточку небольшого, коренаст, руки от широких плеч свисают врастопыр. Типичный, одним словом, оратаюшко, коего легко представить себе на пашенке, в лапотках, за сохой.

Каждому новичку, прибывающему на работу в Берлин, рассказывают забавную историю про начало дипломатической карьеры Хворостинкина. Будто бы в двадцатых еще годах отправился он в одну из буржуазных стран в привычной своей деревенской одежке: в рубахе «горохами», плисовых портках и картузе. В свободное от дипслужбы время садился у ворот полпредства и наяривал на драной гармошке «Кирпичики». Но однажды взял Семен да и заиграл для разнообразия другую ходовую в народе песню — «Барыню»:

Из-за этого произошел будто бы первый в истории международных отношений казус с выдворением советского дипломата. В тот день, оказывается, скончалась жена одного видного промышленника, и слова «барыня околела» были квалифицированы как злостный политический выпад против страны пребывания. Семена Хворостинкина объявили persona non grata [48] Нежелательное лицо. .

Если бы некоему художнику поручили написать портрет советского дипломата, он в качестве модели выбрал бы, возможно, Гошку Позднякова. Тот молод, красив, элегантен. А по существу, Хворостинкин как дипработник стоит много больше Позднякова. Голова у Касьяныча на редкость светлая, помнит он все прочно, соображает быстро, и нередко случается, что манекенистые ловкачи на важном совещании помалкивают, а невзрачный оратаюшко несуетно и скромно предлагает самое толковое решение.

Прямое начальство Хворостинкина и Позднякова, советник Викентий Иннокентьевич Кыртиков, имеет на этот счет свое мнение. Хворостинкина — именно за трезвый ум, инициативность и прямоту — недолюбливает, норовит при каждом случае принизить, Позднякова — за бессловесную исполнительность и обтекаемость — похваливает, отмечает в отчетах, постоянно ставит в пример всем прочим молодым специалистам.

В этом году опередив многих своих начинающих коллег, Поздняков первым получил дипломатический ранг атташе. Теперь он щеголяет в прекрасно сшитом мидовском светло-сером кителе с золотистыми звездочками и эмблемами и впрямь смотрится как плакатный рыцарь советской дипломатии.

Никому, кроме Бугрова, неведомо в Берлине, что Викентий Иннокентьевич долгое время был сослуживцем Позднякова-старшего, а на Гошкиной свадьбе сидел среди почетных гостей по правую руку от Яшки-Хлопотуна.