Василий Сологуб - Сотвори себя

— Я сейчас тебя, стервец, измолочу, если ты будешь меня оскорблять, — Лускань схватил сына за плечи и начал изо всех сил трясти его.

Роберт никак не мог понять, что это с ним случилось… Никогда не видел отца таким взбешенным. До сих пор тот и пальцем его не тронул, а сейчас пустил в ход кулаки…

— Мачеха… Шутки шутками, отец, а Майку гони в три шеи… Она ведь была моей любовницей…

— Не злословь, сопляк! Не смей о ней так говорить! Ты ей и в подметки не годишься…

— Я дитя свободы. Я в миниатюре ты… Я твоя копия. Я напичкан твоими взглядами… Меня уже не переделаешь, как, наверное, и тебя. Но одного я постичь не могу: ты падаешь ниже, чем я… Брать мою бывшую девку себе в жены? Надо быть ослом, чтобы не понимать. Ведь кроме желаний, намерений есть еще и законы порядочности человеческой, которым ты, кстати, меня не учил… Ты прежде постыдился бы сына своего. Собственно, зачем я тебе доказываю, что дважды два — четыре… Майя, я уверен, издевается над тобой, а ты уже и лапки сложил…

— Проваливай от меня навсегда, негодяй! Долой с глаз моих! Я тебя последний раз предупреждаю, если ты не прикусишь язык, я его вырву и выброшу собакам… Считай, что мы с Майей помолвлены, и не стой на моей дороге, иначе полетишь вниз головой.

— Да, теперь я наконец понял, что ты меня можешь сбросить с балкона. Но все-таки выслушай и меня. Я любил тебя за ту свободу, которую ты мне предоставлял. Я в ней купался, плавал до умопомрачения, до опьянения. Преданно верил в тебя, в твою доброту. Ты был моим кумиром до последнего дня. Но вчера ночью ко мне в машину подсел мужчина с обожженным лицом… Он представился мне Захаром Кочубенко… Бывший твой друг… Он-то и признался, что он мой настоящий отец… Я все теперь знаю о тебе, о твоих гадких поступках. Всех ошельмовал, а сам плывешь по жизни на чужой лодчонке славы… Не ждал, что разразится девятибалльный шторм?..

Лицо Вениамина Вениаминовича потемнело, будто на него надвинулась туча: тяжко было слушать такие упреки. Проглотил пилюлю… Да и что скажешь, ведь голая правда… Тешил себя одним: наконец-то узел завязывается именно так, как хотелось: Роберт отказывается от него… Слава богу! Уйдет к Захару…

— Я заканчиваю, отец. Наберись еще терпения. Когда Кочубенко изливал передо мной свою душу и по-мужски горько плакал, я ему не поверил, что ты можешь быть таким… А вот сейчас прозрел. Слышишь, прозрел!

Роберт неистово ударил ногой в дверь. Она вмиг распахнулась, и он опрометью бросился на балкон. Перемахнув через перила, полетел вниз со второго этажа. Благополучно спрыгнул на цветник. По щиколотки увяз в черноземе. Стоял оторопевший, с широко расставленными руками, пошатываясь из стороны в сторону, будто удерживал равновесие.

Лускань ринулся вдогонку за сыном.

— Я его не выбрасывал… Это он сам!.. Сам выбросился с балкона! Майя, ты же видела? Будешь свидетелем, — вбежал в столовую, но там ее не было. «Ушла? Ну и черт с тобой! Свою роль ты сыграла блестяще. Спасибо!»

Опять выскочил на балкон посмотреть, что же с Робертом. Но его уже не было. До слуха донесся рокот удаляющейся машины.

Роберт мчался ночным городом. Не обращал внимания на красный глаз светофора, потеряв чувство меры, самоконтроля…

И вдруг машину рвануло в сторону, как пустую жестяную банку подбросило, сильно ударило о что-то твердое. Потом она вздыбилась всем корпусом и повалилась на правый бок. Надрывно застонал мотор и обиженно заглох.

Роберт почувствовал, что его прижало к рулю, перехватило дыхание. Еле выкарабкался наружу через уцелевшую левую дверку и потерял сознание…

Пришел в себя в больнице. Весь измятый, побитый, он неподвижно лежал на носилках.

Над ним склонились двое — Кочубенко и Лускань. Они, словно и не видя друг друга, пытались хоть чем-нибудь облегчить боль сына…

Принесли Лусканю его «персональный халат»: тут он консультировал коллег, был их наставником… Но Роберт дернул халат и слабым движением протянул его Захару:

— На, держи, ты мой настоящий отец… — и потерял сознание.

Попал в западню… Искал выход, перебрал сотни вариантов и все отбросил. Не с кем посоветоваться. Только домработница на кухне гремит кастрюлями да телефон от звонков разрывается. Пробиваются к нему друзья или недруги? Вряд ли друзья… В такой ситуации, как у него, откажется каждый — и знать не знаю…

— Зоя, Зайчонок! — позвал домработницу.

Она, всегда услужливая, вбежала в кабинет:

— Я вас слушаю, Вениамин Вениаминович.

— Подними хоть один раз трубку. Меня, ты же знаешь, нет дома.

Девушка юркнула в коридор к телефонному аппарату. Состоялся короткий и четкий разговор. Быстро вернулась назад:

— Сегодня в три часа ноль-ноль заседание парткома. Ваша явка обязательна. Звонил Братченко.

— Спасибо. Иди занимайся своим делом.

— Да, я забыла вам сказать, Вениамин Вениаминович… Вчера, когда случилась авария с Робертом… Нет, точнее, когда вы убежали к нему в больницу, начал трезвонить незнакомец, некий Захар Кочубенко… Это тот, с обгоревшим лицом, что к нам однажды приходил. Раз звонит, второй и третий — все просит позвать к телефону сына Олега… Я говорю: у нас такой не проживает, а он знай свое. И я направила его к вам в больницу…

— Ладно, ладно! Затараторила…

Тяжко опустился на диван, облокотился руками на письменный стол, на котором в беспорядке валялись книги. Отодвигая их в сторону, обратил внимание на записку.

«На большее я не способна. Мачехой у Роби я и не собиралась быть, а тем более вашей женой.

Я подслушала весь ваш «мужской разговор» и оцепенела от страха… Ухожу из вашего дома с гадким осадком на душе, чтобы никогда сюда не вернуться. Ваш дом — пристанище хамов, хамелеонов…

— Зойка!

— Что стряслось? — просунула голову в полуоткрытую дверь.

— Откуда взялась эта мазня? — подбросил вверх бумажку.

— Ваша гостья, уходя, сунула мне в руки, а я положила вам на стол.

— И ты — Брут?

— Что вы сказали? Я не поняла…

— И ты против меня, лисья мордочка? Сию же минуту дам тебе расчет! Вот, вот, вот, бери деньги и сматывай удочки. Проваливай к черту! Все проваливайте!

— Так вы отпускаете меня? — обрадованно вскрикнула Зоя. — Премного благодарна! — низко поклонилась, приложив руку к сердцу. — Ура-а! Я свободна! Мне надоело быть подметалой, стирать, готовить вам пундики-мундики.

Зоя собрала свои вещи, подошла к двери кабинета, в щелочку посмотрела на возлежавшего на диване хозяина и тихонько, чтобы не вернул назад, шмыгнула вниз по лестнице. На прощанье громко хлопнула входной дверью…

Весь мир отвернулся от него, Лусканя… Лишь металлические мартышки развлекали его. Но когда прищелкивали красными язычками, ему казалось, что они передразнивают его, и он готов был растоптать их ногами.