Василий Сологуб - Сотвори себя

Подошел к Шеррингу и Юрий Михайлович Братченко, отрекомендовался гостю:

— Я представитель парткома мединститута. Спасибо за Молодана… А пока что вам нужно с дороги отдохнуть, и завтра возьмемся за намеченное дело. Согласны, товарищ Шерринг?

— Не возражаю.

На следующий день кавалькада «мобилизованных» институтских машин со студентами и преподавателями отправилась в Новомосковский лес. Он показался Карлу бескрайним и незнакомым. Создавалось впечатление, что он никогда здесь и не был. Углублялись в густые заросли и возвращались, боясь заблудиться. Карл силился вспомнить хоть какую-нибудь примету и не мог. Время было трагическое, тревожное — некогда было присматриваться, запоминать места.

Кое-что все-таки всплыло в памяти. Помнится, когда профессору стало совсем плохо, попросил водителя остановить машину у крутого поворота. Он, Карл, взвалил ученого себе на спину и побрел наугад в лес. Пробирался колючими зарослями, пока не наткнулся на маленькую полянку, посреди которой рос большой ветвистый дуб. Слева виднелось крохотное озерцо, из которого носил воду немощному профессору. Под этим деревом и похоронил его. Бутылку с предсмертной запиской ученого опустил в дупло дуба: может, кто-нибудь когда-то найдет и прочтет…

Привезли хозяина владений — лесничего. Решили с ним посоветоваться. Ведь он знает здесь каждое дерево, каждую ложбинку, тропинку, бугорок.

— Сложное задание. Очень сложное! — почесал подбородок суровый на вид мужчина. — Если бы земля раскрыла все свои тайны — мы бы озолотились… — Лесничий умолк, призадумался. — Говорите, дуплистое дерево… Его могла свалить буря. Мог наш брат выбраковать на дрова. Да и молния могла расколоть. Советую вам обшарить пни. Если и это не поможет — пиши пропало…

— Обшарим пни! — прозвучал твердый голос Братченко.

— Облава на пни! — бросил кто-то в шутку.

Новомосковское урочище никогда не знало такого нашествия студентов. Они галдели, перекликались. Все дальше и дальше углублялись в лес. Буквально прощупывая руками каждое дерево, обследовали старые и свежие пни…

Захар Захарович вернулся в «лагерь» раньше всех. Уставший, голодный, руки поцарапаны… Водители машин бросились к нему с расспросами:

— Ну как, нашли могилу Молодана?

— Разыскали в дупле бутылку с предсмертным письмом ученого?

— Ищи-свищи… Земля-матушка все сровняла, — ответил Кочубенко. Пристальным взглядом окинул шоферов: — Хлопцы, у меня к вам большая просьба. Вскоре вернется вся наша братия, измотанная длительными поисками. Это именно тот случай, когда можно помянуть моего учителя, профессора Молодана… Что для этого нужно? Вот вам триста рублей. Садитесь в одну из машин — и айда в город. Купите мяса, колбасы, помидоров, вина, минеральной… Одним словом, посмотрите, что есть. Времени даю — полтора часа.

Поздно вечером притихшие, разочарованные безуспешными поисками студенты и преподаватели возвращались в свой лагерь. Карл Шерринг еле переставлял ноги. Его поддерживал под руку привычный к горам, а потому выносливый Ковшов-старший.

Распорядительный Кочубенко все приготовил к встрече людей. Водители носили ведрами воду, чтобы люди могли умыться, потом расстелили дырявый брезент, что валялся в кузове машины; разложили привезенные продукты.

Перевернув вверх дном ведро, Крица почтительно посадил на него берлинского гостя.

— Я среди вас помолодел. Спасибо за эликсир бодрости.

Кочубенко стал рядом с Карлом Шеррингом.

— Друзья, угощайтесь. Чем богаты, тем и рады… Разрешите мне сказать несколько слов. Мудрый народный афоризм учит нас всех: «Кто в прошлое выстрелит из пистолета — в того будущее выпалит из пушки». Прекрасная мысль! Не правда ли? Мы, кто сегодня приехал сюда на поиски следов выдающегося ученого-медика Молодана, все единомышленники. Среди нас нет таких, кто решился бы стереть нашу историю. Однако, к пребольшому сожалению, такие типы еще встречаются в жизни… У них рука не дрогнет… Но это единицы… Мы еще не нашли могилу профессора, но мы ее непременно найдем. Мы еще не разыскали заветное письмо в бутылке, но мы его обязательно разыщем. Мы воскресим дорогое имя Богдана Тимофеевича Молодана. — Кочубенко обратил взгляд на берлинского гостя и продолжал: — Товарищ Шерринг! Вы, рискуя своей жизнью, подарили свободу Богдану Тимофеевичу… За это вам низкий поклон.

— Геноссэ, я хочу сделать заявление. Можно? — поднялся Карл Шерринг.

— Пожалуйста! — раздались голоса.

— Предлагаю остаться ночевать здесь, в походном стане, а завтра продолжить поиск. Полагаю, меня все поддержат. Еда у нас есть, воды достаточно… Согласны со мной или нет? Кто «за»?

Лес рук поднялся над головами.

Преподаватели передремали в кабинах машин, а молодежь всю ночь жгла костер и пела песни.

Утром снова появился лесничий:

— У меня есть деловое предложение. Давайте передвинем лагерь южнее. Чувствует моя душа: именно в том крыле следует искать. Здесь лес сравнительно молодой, а там много пней. И центральная трасса проходит ближе километров на двенадцать.

Переехали на новое место и снова начали прочесывать буквально каждый метр.

Через каждые два-три часа садились передохнуть. И снова медленно продвигались вперед, все вокруг придирчиво осматривая, ощупывая руками, глазами.

К полудню, когда уже поубавились и уверенность и надежда на удачу, Карл вдруг невольно остановился:

— Стойте! Озерцо похоже на то… Я его хорошо помню, так как засветло ушел от него… А где же поляна? Где дуплистый дуб? Ага, кажется, и поляна есть… Она просто заросла молодняком. А дерева раскидистого нет.

— Вон какой-то пень в человеческий рост! — вскрикнул Петр и мигом побежал к нему. За ним устремились и ребята.

— Смотрите, здесь и еле заметный бугорок. Не могила ли? — присела на корточки Женя.

Тополенко старался заглянуть в пустотелый пень, доверху заполненный… черноземом.

— Туда кто-то набросал земли, — в недоумении пожал плечами Иван.

— Да, действительно. — Крица ловко ухватился за остроконечные обломки пня и в одно мгновенье очутился наверху.

Неторопливо подошел лесничий, считавший большой честью для себя сопровождать гостей, зачерпнул горсть черной трухи, высыпал на ладонь, разровнял, понюхал, присмотрелся и, не задумываясь, определил:

— Это лиственный перегной. Листья падали с деревьев и заполняли пустотелый пень, а дожди мочили, спрессовывали… Листья перетлели, перегнили…

— Биттэ, биттэ!.. — кивнул головой Карл. — Пожалуйста, очистите пенек.

Крица взял себе в помощники Ковшова и Тополенко, и они за полчаса пригоршнями выбрали изнутри весь перегной.

Напряжение ожидания наэлектризовало всех: а вдруг это тот пенек, а вдруг посчастливится, а вдруг именно здесь бутылка с предсмертным письмом профессора?..