Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Ты что же делаешь, дорогой товарищ, — начинает ворчливым голосом Пантин, — крепеж на девяносто четыре процента, а балансы на пятьдесят два? Кто тебе дал право так работать? — Ковалев знает, что сейчас следует изобразить на лице озабоченность и вину, но отвечать ничего не надо — Пантин на его месте сделал бы то же самое. Шахты с наличием крепежа работают на пределе, за поставками партийные органы наблюдают каждодневно, а бумажники без балансов не останутся: «голубая кровь», как их называют лесники, меньше трехмесячного запаса никогда не имеют. Но завтра — коллегия по балансам, а не по крепежу, значит, ругать полагается за балансы.

— Ты знаешь, — продолжает Пантин, — что на вашей кондопожской бумаге центральную «Правду» печатают, или не знаешь? Ты...

— Наши бумкомбинаты, Константин Михайлович, обеспечены сырьем полностью, — перебивает Пантина Ковалев. Пантин вскакивает с кресла и начинает маршировать вдоль стола.

— Тогда еще хуже. Тогда тебя наказывать, если не судить, надо. Ты что же, дитятю из себя изобразить хочешь? Ты не знаешь закона, запрещающего себе брать, пока не выполнил поставки другим? Шалишь, приятель, завтра за все ответишь.

— Сами говорите, что Кондопога «Правде» поставляет. А другие комбинаты, может, районным газетам... — вяло оправдывается Ковалев.

— Хорошо, хорошо, завтра разберемся, кто кому поставляет, — с угрозой произносит Пантин и усаживается в кресло. Ковалев молчит, твердо зная, что вся эта ругань — формальное вступление к совершенно другому, милому душе заместителя министра разговору. Именно тем разговором он должен смягчить основного завтрашнего оппонента. Легче будет отчитаться за пятьдесят два процента балансов, если Константин Михайлович Пантин будет знать, что в Карелии неплохо складываются дела по сплаву. И он не ошибся. Помолчав минуту, Пантин, словно нехотя, задает вопрос:

— Ну, а со сплавом у тебя что?

Пантин сплавщик. Правда, и дела с поставками древесины он ведет неплохо, но обязанность эта для него — чистое наказание. Решает он вопросы отгрузок сотен тысяч вагонов древесины, по нескольку часов ежедневно спорит с министерствами путей сообщения и речного флота, честит по телефону периферию, а душа его — на сплаве. И не спросить про сплав он не может, душа не позволит.

Через полчаса Ковалев, улыбаясь, собирает все свои бумаги в папку и, подавая на прощание руку, просит Пантина:

— Завтра-то, Константин Михайлович, не ругайте очень за балансы, поправлюсь я, честное слово, поправлюсь.

— Ладно, ладно. Видишь, нашелся: план наполовину выполняет, а его еще и ругать не изволь! Вашего брата не ругай — вовсе лес грузить перестанете. Знаю я вас, вам ведь вывозку подавай, а там... Иди, спи.

***

На второй день в десять утра в кабинете министра началось заседание коллегии. Первым отчитывался управляющий трестом «Ленлес». У него план поставки балансов был выполнен на семьдесят процентов с небольшим. Его ругали минут сорок. Управляющий — тучный человек огромного роста — непрерывно вытирал платком лицо и шею. Пот катился с него градом. Он попросил разрешения расстегнуть пуговку воротничка и оттянуть галстук. Вскоре галстук оказался снятым, рубаха расстегнутой, и он, уже не стесняясь, вытирал платком вслед за лицом и волосатую грудь.

«Что же они сделают со мной? — думал сидевший через два человека от управляющего Ковалев. — Вот как инфаркты зарабатываются! Очень наглядно. И все сегодня словно с цепи сорвались. Хорошо бы меня ближе к концу. Устанут же они, должны устать...»

Вторым докладывал министр Российской Федерации Кудрявцев. У него с выполнением было немножко лучше, чем у предыдущего докладчика, а ругань устроили еще больше.

«Мне, грешному, — загрустил Ковалев, — в лучшем случае придется вечером строгача коньяком запивать за пятьдесят два процента. Без этого не обойтись, если даже последним буду отчитываться». И вдруг:

— Карелия. Ковалев, пожалуйста.

Не успел Сергей Иванович произнести и трех фраз, как его прервал министр:

— Слушай, а косачи сейчас сидят на березах?

Вопрос был настолько неожиданным, что растерявшийся Ковалев не успел ничего сказать, как в разговор вмешался первый заместитель министра:

— Какие же сейчас косачи, когда у нас в Москве лист уже с пятачок, а у них в Карелии почки, наверное, распускаются.

Министр изобразил брезгливую гримасу и уничтожающе посмотрел на зама.

— Послушайте, ну что у вас за привычка всегда вмешиваться в вопросы, в которых вы совершенно не разбираетесь! Вы знаете, как сидят косачи на березах? Вы понятия об этом не имеете!

Он вскочил с кресла, круто отодвинул его, щелкнул подтяжками и, возведя руки кверху, с блаженной улыбкой на лице закричал на весь большой кабинет:

— Гроздьями висят на березах! Вы понимаете, товарищи, гроздьями! Штук по пятьдесят на одной березе, если не больше! И подпускают вас почти вплотную. И вы начинаете стрелять... Надо с нижнего начинать, — закричал он, нагнувшись к первому заму, — обязательно с нижнего. Вы бы, конечно, с вашими познаниями засобачили в середину! Если вы стреляете в верхнего, он, падая, испугает всех остальных. Понимаете? — опять наклонился он к своему оппоненту. — Ковалев, как этого звали, который со мной ездил тогда?

— Филимонов, Иван Петрович.

— Во! Замечательный был человек, культурный, умница. Приятный человек во всех отношениях. Мы с ним... — и министр в полном восторге пустился рассказывать, как он ездил с Филимоновым на косачей. Ковалев стоял и не знал, что ему делать. Не могло быть и речи, чтобы жестом или репликой прервать рассказчика. Докладчик решил стоять спокойно столько времени, сколько потребуется для рассказа. Он знал, что министр совершенно не умеет стрелять, он из винтовки с оптическим прицелом за двадцать шагов с трудом попадает в коробку «Казбека». Но, убив косача (а их действительно министр однажды убил сразу шесть штук), он впадает в детский восторг, не поддающийся никакому описанию.

— Ковалев, сколько я тогда убил? — спросил министр, продолжая рассказывать.

— Шесть штук, Георгий Михайлович.

— Это я шесть. А мой напарник, по-моему, даже больше. И я значительно больше убил, но ведь снег был чуть не полутораметровый, не разыщешь и половины убитых. Вот как на косачей, милок, охотятся, — опять наклонившись к первому заму, назидательно проговорил министр. И вдруг, обратившись к Ковалеву: — У тебя, Ковалев, все?

Какая-то доля секунды понадобилась Ковалеву, чтобы твердо ответить:

— Все, Георгий Михайлович.

— Перерыв на двадцать минут! — объявил министр. Потом добавил: — Ковалев, вечером зайдешь ко мне, дело есть.

В приемной министра Пантин набросился на Ковалева чуть ли не с кулаками.