Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Так что же ты чудом называешь?

— Чудо, что залом образовался буквально в нескольких метрах от моста. А на сваях моста осели отдельные бревна, отвалившиеся от залома. Вот и все.

— Что ж ты мне тогда этого не объяснил?

— Была только догадка, доказать было ничего невозможно. Началом всякого залома, вы знаете, является всегда «виноватое» бревно. Где оно было, во что уперлось на плесовом участке реки? Разве я или кто-либо другой смогли бы ответить на такой вопрос?!

И они молча пошли дальше.

Через несколько минут секретарь обратился к Ковалеву:

— А почему бревна больше не плывут? Ты замечаешь, вроде перерыва получается...

— А черт их знает, может, и заломило где-нибудь.

Так и оказалось. Через полкилометра они подошли к залому, в котором было уже не меньше тысячи кубометров, и на разборке его работало восемь сплавщиков.

А сверху, по пенившейся воде, валом шел лес.

«Если сорок тысяч кубометров сядут на камни, — подумал Ковалев, — то мне это обойдется в сотни тысяч рублей. А трудозатраты, задержка четырехсот тысяч кубометров в Ухте? Нет, залом нужно вскрыть немедленно, любой ценой!»

— Идемте скорее, — обратился он к секретарю, — до барака меньше трех километров осталось, надо сюда побольше людей!

— Ты иди, а я здесь останусь, — возразил секретарь. — Вели прекратить выпуск древесины из кошелей в реку, если не все выпустили.

В бараке Ковалев застал двадцать восемь обедающих сплавщиков. Тут же стоял директор сплавконторы.

— Всю древесину из кошелей в реку выпустили?

— Всю, Сергей Иванович, — весело ответил директор, — четырнадцать часов без передыху проработали.

— На четвертом километре залом.

Несколько рабочих неприязненно посмотрели на Ковалева, но есть перестал один бригадир.

— Опять идти? Что вы, Сергей Иванович, креста на вас нет. Нас на ветру шатает: ну-ка постойте четырнадцать часов на такой работе! А вы — снова идти! На пропуске через порог отдельная бригада стоит, им и разбирать залом.

— Они напартачили, пусть сами и разбирают, — выкрикнул кто-то из рабочих.

Директор начал нервно ходить вокруг стола и заглядывать в миски, словно выход на работу зависел только от того, как быстро эти миски опустеют.

— Все правильно, товарищи, — согласно проговорил Ковалев, — тем паче что пропуск сорока тысяч та бригада взяла на подряд. Но не мне вам объяснять, что такое залом на этом пороге. Бригада не справится с заломом, иначе я к вам не пришел бы. А тогда что прикажете делать?

— Все равно — не можем, — хором ответило несколько голосов.

И тогда Ковалев пошел на то, что применялось крупным начальством в очень редких, экстраординарных случаях, неизбежных при проплаве миллионов кубометров леса по порожистым карельским рекам.

— Сто рублей на багор! Кончай обедать.

Все положили ложки на стол и уставились на Ковалева. Директор заулыбался и стал быстро потирать руки.

Бригадир медленно поднялся со скамейки, обвел взглядом всех членов бригады и тихо выдавил:

— Значит, дело серьезное... надо идти. Матвей, — обратился он к одному из сплавщиков, — достань из-под моего топчана водку. Литр на четверых. И сала побольше. Налегай, ребята, на сало, другого помощника у нас нет.

Минут через сорок на разборке залома работало уже около шестидесяти человек — обе бригады в полном составе. Рабочие, разделившись на три группы, по указанию старшего втыкали крючки багров в бревно и под общий «Э-э-эх!» сразу или в несколько приемов вытаскивали бревно из огромной массы таких же бревен в надежде наскочить на «виноватое» и — рассыпать весь залом.

Секретарь ЦК, Ковалев и директор сплавконторы смотрели на работу сплавщиков с берега. Ковалеву стоило большого труда удерживать секретаря от выхода на залом. Каждый, кому приходилось смотреть на разборку залома, знает, как тяжело смотрящему на дело со стороны удержаться от подсказок работающим сплавщикам. Человеку кажется, что не это, не это, а именно вот то, почти соседнее бревно и есть «виноватое». И он страшно возмущен недогадливостью рабочих, их непослушанием (только работающие, а не наблюдатели знают, откуда вытаскивать, где искать «виноватое» бревно, — и они действуют, не обращая внимания на подсказки начальства), он готов сам схватить багор и броситься на разборку.

Разбирали больше двух часов. Вдруг все нагромождение бревен шевельнулось, словно какая-то неведомая сила приподняла тысячетонную массу немного кверху и начала ее медленно раскачивать. Передние бревна быстро помчались вниз по порогу, а на них сзади стали налезать новые, мгновенно наслаиваясь, становясь дыбом и даже переворачиваясь.

— Берегись! Пошла-а! — не своим голосом закричал директор. — Спасайся на оба берега!

Но это был крик с перепугу, никому не нужный, кроме самого кричащего. Сплавщики, как муравьи в разворошенном муравейнике, быстро перескакивая через бревна и образовавшиеся проталины, убегали к берегу. Двое не успели убежать. Один, как канатоходец, вскочил на толстое бревно и, балансируя багром, помчался вниз по течению. Метров через триста он бухнулся в воду и благополучно приплыл к берегу.

Второго ударило бревном. Он упал на разваливающийся залом, его понесло вниз в большой куче бревен и выбросило изуродованным на берег в километре ниже залома.

Долго стоял Ковалев над телом сплавщика. Вдруг стало тягостно, словно на него взвалили непомерно тяжелый груз, который давит, ломает тело, сгибает ноги. Казалось, серая, слегка колеблющаяся пелена окутывает все окружающее. Смерть на производстве — для него не новинка. Ему ежегодно приходится принимать участие в расследовании разнообразных несчастных случаев, нередко со смертельным исходом. Повторяемость притупляет реакцию. Иногда успокаиваешь себя: что поделать, таково производство. Но бывает и другое. Вспомнишь об оставшихся сиротами детях, о том, сколько им придется вынести невзгод, чтобы пробиться в люди без отца, — начинаешь задумываться: не много ли повисло на твоих плечах смертей?

На фронте такие мысли не приходили. Не приходили и раньше, когда Ковалев был моложе, в расцвете физических и духовных сил, когда он считал, что нужно выкладываться без остатка, была бы только от этого польза общему делу.

В леспромхозе, где он работал во время войны, умерло много людей. Работали до четырнадцати часов, а питание было плохое. Но фронт требовал вооружения, а для перевозки оружия нужны были дрова. И Ковалев почти спокойно поднимал людей, пиливших дерево с корня и вдруг сунувшихся лицом в снег. Он уже привык, что это — мертвый. У войны свой счет.

Уже в мирное время в одном из леспромхозов произошел тяжелый несчастный случай. Вечером на квартиру, когда Ковалев заканчивал ужин, после которого полагалось снова идти на работу часов до трех утра (таков был тогда порядок), позвонил председатель Совета Министров: