Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Ну и что?

— Не могу я учиться, когда у меня дома дочь лежит тяжело больная.

— Тю-ю... У меня девчонку мать в ясли носит. Она три дня в яслях, две недели дома. Болеет, и половину времени тяжело. Так мне, что же, из-за этого с курсов уходить? Выбрось, Степан, из головы. Она еще сто раз тяжело переболеет, прежде чем вырастет.

— Не могу я, убегу, если не отпустят, — сам не зная как, проговорил Степан.

В ответ зашумели все присутствующие. Ремневу стали доказывать, что это мальчишество, что надо гордиться такими курсами, а не о побеге думать, что они не позволят ему сделать такую глупость.

Всю ночь Степан промучился в кровати. Ему мерещилось, что он снова одинок, работается в лесу плохо, его не только не уважают, но называют уркой, рыжим, конопатым. Утром он пошел на курсы в совершенно развинченном состоянии.

Возле первой же «забегаловки» Ремнев остановился, подумал: «Выпью полтораста граммов, иначе сегодня не учеба».

Еще вчера на уроке Степану показалось, что достаточно ему быть возле Леночки и она выздоровеет. Поэтому он и бросился к директору, не дождавшись восьми минут до звонка. В дальнейшем эта мысль не оставляла его ни на минуту. Сейчас же, после выпитого стакана водки, она еще глубже вклинилась в голову. Он потерял самообладание и попросил еще стакан. Через полчаса Ремнев не мог уже думать ни о чем другом. «Скорее, скорее домой... но они не хотят меня отпустить... плевали они на мою Леночку... сволочи...» Злоба на директора и заместителя министра в пьяной голове росла, как снежный ком.

Ковалев сквозь двойную дверь своего кабинета услышал необычный шум в приемной. «Что бы это могло значить?» — подумал он и потянулся к кнопке звонка. В это время дверь распахнулась и в кабинет ввалился сильно пьяный рыжий детина. На его руках висели секретарь и начальник АХО. Это был Ремнев. Стряхнув с себя женщин, он, пошатываясь, направился к сидящему в кресле Ковалеву.

— Ты меня отпустишь или нет? — держась левой рукой за письменный стол, спросил он заплетающимся языком.

— Пошел вон! — закричал Ковалев, узнавший в пьяном человеке вчерашнего посетителя. — Проспись сначала, а потом приходи в это учреждение.

Дальше все произошло быстро: Ремнев изогнулся вправо, наклонился и через секунду над головой Ковалева блеснул нож. Ковалев не успел подумать о том, что может с ним случиться через мгновение. Он даже не успел испугаться. Совершенно непонятно, почему именно сейчас вспомнился приятель, руководивший после войны восстановлением Беломорско-Балтийского канала и уехавший после окончания работ в Ивдель.

— Ты не из Ивделя явился? — спросил он Ремнева спокойно.

Ремнев дико посмотрел на него и... пропустил момент для удара. В следующую пару секунд рука его обмякла и стала медленно опускаться.

Только теперь Ковалеву стало страшно. Но он тем же спокойным тоном проговорил, протягивая руку:

— Дай сюда нож, порежешься еще в таком состоянии.

Ремнев безропотно повиновался.

— А теперь иди в общежитие и проспись хорошенько. Нож пусть останется у меня, не надо им баловаться попусту. Проспишься — завтра утром заходи ко мне. Понял? Обязательно заходи, ждать буду.

Совершенно безвольный, обмякший Ремнев медленно поплелся из кабинета.

Ночью Степан проснулся от сильной головной боли. Стал перебирать события вчерашнего дня и с ужасом понял, что он покушался на жизнь заместителя министра.

«Господи, — вскочил он на ноги и схватился за голову, — что же со мной теперь будет? — И ему представился весь ужас положения, в котором он оказался. — Если бы я не был судим и бросился с ножом на него — посадили бы. А сейчас, после моих десяти лет..?» Дальше ему представилась картина: в поселке узнают о случившемся, бросятся к жене... Жена, дочь... И обессилевший Ремнев рухнул на постель.

Утром он проснулся раньше всех. Оказалось, что спал в верхней одежде и в сапогах. Быстро прибрав постель, Степан вышел на цыпочках во двор. Было по-летнему тепло. Солнце светило с безоблачного неба, заливая двор утренними лучами. На Онежском заводе призывно загудел хрипловатый гудок.

«Боже мой, что делать, неужели мне никто не может помочь?» Он сел на лежавшее возле крыльца недлинное бревно и схватился за голову. «Поехать домой, проститься с женой и дочкой и...» И вдруг он вспомнил слова заместителя министра: «Утром заходи ко мне, обязательно заходи, ждать буду».

Ремнев вскочил как ужаленный. Он не стал думать, зачем его звали. Нашелся какой-то выход из тупика, и этого сейчас было достаточно. Он опрометью бросился к министерству, но догадался, что еще рано. Подумал: «Похожу вдоль реки» — и начал вышагивать по берегу Лососинки.

В девять часов Ремнев был в приемной Ковалева,

— Проходите, — сухо сказала секретарь, окинув недобрым взглядом вчерашнего пьяницу.

Ремнев вошел в кабинет и медленно опустился на колени возле двери. Ковалев вскочил с кресла, подошел к нему.

— Вставай, милый человек, так не полагается, — проговорил он, тщетно стараясь за плечи поднять здоровенного детину. Ремнев еще ниже опустил голову и уперся лбом об пол.

— Вставай, говорю, домой отпущу.

Ремнев решил, что он ослышался и продолжал оставаться в том же положении.

— Вставай, вставай и первым же поездом поезжай домой. Если с дочкой действительно тяжело, позвони мне из конторы лесопункта, постараюсь помочь... — И Ковалев повел огорошенного Ремнева к столу.

— Садись на этот стул и слушай. — Он набрал на одном из телефонов номер и проговорил в трубку:

— Здравствуй, Игорь Васильевич. Зайдет сейчас твой курсант... как твоя фамилия? Ремнев. Зайдет Ремнев, отпустишь его на семь дней по семейным обстоятельствам... знаю, знаю... все знаю. Сделай так, чтобы он сегодня же первым поездом уехал. Понял? Ну, будь здоров. — И, повернувшись к Ремневу, продолжил:

— Слушай, Ремнев, о вчерашнем — я насчет ножа говорю — никто пока знать не должен, понял? Никто! Я никому рассказывать не буду, и ты до поры помалкивай. Так, брат, надо, иначе нельзя. Такие дела остынуть должны. А нож, — он широко улыбнулся, — пусть у меня останется, на память. Ну, бывай здоров, кланяйся от меня жене и дочку поцелуй. Выздоровеет она у тебя, обязательно выздоровеет.

Не веря своим ушам, молча вышел Ремнев из кабинета.

Однажды по поселку, где жил Ремнев, шли ставший уже министром лесной промышленности Карелии Ковалев, управляющий трестом, директор леспромхоза и начальник лесопункта. Теплый июльский день клонился к вечеру. Рабочие уже вернулись из лесу и занимались своими делами по дому. В поселке было тихо. Только на берегу реки детишки с удочками спорили, чья из пойманных рыб крупнее. Навстречу начальству шел человек с ребенком на руках.

— Товарищ министр, — обратился начальник лесопункта, — ваш крестник с дочкой идет, Ремнев, Степан Васильевич.