Борис Романов - Почта с восточного побережья

— Ой, какая собачушка! — восхитилась жена. — Где у тебя глазки, собачушка? Такая прическа, что и глазок не видно!

У края поляны послышались голоса.

Первой по тропинке ступала симпатичная блондинка лет сразу за тридцать, в легкой шляпке.

За дамой развинченно вышагивал молодой человек жреческого облика, с прической на лоб и курчавой бородкой, в хорошо сшитом полотняном костюме, в брюках, заправленных в альпинистские сапожки. В руке он крутил две пары очков.

— Слушай, хозяин… — начал он, подходя к нам, но мама его перебила:

— Погодите, Роберт. О, извините! Он бывает такой неуправляемый! Дэзька, противный, марш, вон! Извините, вы не знаете, зачем сюда подплывали… такие, на лодках?

— За персидскою княжною, — ответил я, — но вы опоздали.

— Да?.. Это ведь были рыбаки?

— Только по совместительству.

— Будет тебе разыгрывать, — вмешалась жена, — рыбаки были.

— Ой, как хорошо! Вы знаете, так надоело чистить эту мелкую рыбешку, которую мужчины ловят на удочку, просто ужас! Вы хозяйка, вы меня поймете! Правда, Роберт старается мне помогать, но я женщина, я не могу остаться безучастной!

— Мы у них рыбы не брали…

— Ой, очень жаль, очень жаль… Ну что ж, — согласилась дама. — А я так мечтала принести в лагерь во-от такую рыбку! Вы знаете, Дэзи одичал здесь быстрее, чем мы. Он привык мыться в ванне, и он всю меня поцарапал, когда я его попыталась выкупать в озере. — Дама села на скамейку. — Человек все-таки более гибкое существо…

— Для этого нам пришлось стать на задние лапки, — мрачно заметил Роберт.

— О, Роберт, своими парадоксами вы можете обидеть кого угодно! Не обращайте на него внимания. У нас была чудная компания, но постепенно все начали повторяться, и мы решили разъехаться, хотя бы на неделю, чтобы посмотреть, каков будет эффект. Нас осталось здесь четверо, сходимся для беседы по вечерам, как это принято в городе. Потрясающе! Мы заметили, что обновляемся ежедневно!

— Даже пес каждый день появляется с новой грязью… — вставил Роберт.

— Роберт, как вам не стыдно! Понимаете, у Роберта болит голова…

— Я принял слишком много пирамидона…

— Ах, Роберт… Но извините, понимаете, в чем дело: наши приятели, бросив нас здесь, забрали с собой все лодки… Я никогда не думала, что это может так усиливать одиночество… Я не могу даже попасть в магазин!

— Мы поедем в город…

— О, это было бы так чудесно! Это как раз то, что нужно!..

— Слушай, хозяин, — прорвался, наконец, сквозь ее красноречие Роберт, — сколько возьмешь туда-обратно?

— Я беру много, Роберт, так что приготовься. Часа через полтора я за вами заеду.

Я залез в палатку, бросил куртку рядом с сынком, отстегнул клапана на всех оконцах, потому что стенки палатки уже прогрелись, внутри стало жарко и у сынка над верхнею губой появились капельки пота. Я раздернул входной полог сверху, а потом и вовсе отвел его за боковые штанги, а под руку поставил оба сапога на предмет появления Дэзи. Но Дэзи, видимо, был уже привит в этом отношении условный рефлекс, потому что он покрутился вокруг палатки, даже постоял у открытого входа, тявкнул коротко, как лиса, и убежал.

А дама все говорила и говорила, наверно, ежевечерние беседы на городской манер не исчерпывали ее, лепетала она непрерывно, как осина под ветром, и, засыпая, я думал, что говор ее действительно мог быть похож на осиновый лепет, если бы не упоенные взвизги, и мне было жалко жену, которая тоже поболтать умела, а тут лишь иногда успевала вставить словечко, да еще забавлял меня развинченный красавец Роберт. Но постепенно и даму и Роберта заслонили медленные тени, гущи садов, повисшие в безмолвии лета, нетронутые заросли высоких трав у озера, через которые я медленно пробирался ползком, когда я наткнулся на немцев, когда я был разведчиком, когда мы играли в войну…

Немцев было трое, обыкновенных военных немцев в мундирах цвета дачного забора, с тусклыми пуговицами, в комковатых пилотках. Двое из них были молодые, один постарше, и шли они спокойно, свободно, перепрыгивали рытвины, менялись на ходу местами, и, лежа в траве, я сначала видел только их головы: там, вдоль тропинки, росли кусты.

Я уткнулся в пахнущую печкой землю, жесткие корешки травы отталкивали мое лицо, словно я был чужой, и тогда я снова глянул поверх растительности и потянул к себе автомат. В висках у меня стучало, я перестал слышать, и немцы мелькали, перепархивали беззвучно, как галки в вышине, и казались поэтому нереальными, и я испугался, что ненависть к ним пропадет во мне, и глотнул несколько раз воздуху, и тогда, черт возьми, они снова заговорили! Я поднял автомат, прижал приклад поплотнее, и неуклюжий прямоугольник прицельной планки закрыл кусты, а мушка, подрагивая, остановилась между лопаток старого фрица, тощего, с большими ушами и оттопыренным вниз животом.

Я уже приспосабливался потянуть спусковой крючок, когда стебли рядом зашелестели и Сережка Прахов припал ко мне и прижал к земле мой автомат.

— Стой! Сначала выследим, зачем они здесь, — просвистел он мне на ухо, — спугнем, надо тихо!

Серега был старшим в разведгруппе, и я не стал спорить. Немцы уходили по тропинке к озеру, и мы, сгибаясь, бросились за ними следом. «Как они здесь оказались? — крутилось у меня в голове. — От крайнего дома десять метров, а они ходят хоть бы что…»

— Сергей, чего они? — спросил я на бегу своего командира, а он вместо ответа упал плашмя на землю, и я кубарем перелетел через него.

— Ты, шляпа, — зашипел Серега, — шлепаться надо влево, если я вправо упал. Они мыться пришли! Зови ребят, я тут буду. Тихо!

В большой яме, оставшейся от полевого укрытия зенитной пушки, я нашел только Симку Петрикова, а куда делись остальные, он не знал, вот это, называется, дисциплина!

— Идем за мной, там немцы! — сказал я Симке, и он до того удивился, что забыл в яме и пистолет свой, и саблю, правда, я тоже заметил это на полдороге. Пришлось поделиться с Симкой гранатами, не идти же ему безоружным, я ему обе свои отдал.

Военный совет проходил недолго.

— Купаться собираются, — сообщил Серега, — даже кители сняли.

— У них не кители…

— А я знаю? Сняли, моют в воде чего-то. Место чистое, сволочи, выбрали, теперь тут не выкупаешься. И близко к ним не подползти. Знаешь, где Яшкин плот стоял?

Немцы нешумно плескались — видно, стирали что-то — и переговаривались тоже нешумно, но уверенно, и один из них умывался, потому что слышно было его пофыркивание.

Мы лежали, не зная, что предпринять, а у немцев возник игривый хохоток, они что-то вперебой потарабанили друг другу, и Серега, приподнявшись на шум, тут же упал и затих: тощий немец, побывавший у меня на прицеле, шел к нам.

Шел он согнувшись, держа в руках два больших лопуховых листа, и его усталая, как у лошади, голова качалась, когда он оглядывался. Он прошел совсем рядом, вернулся, рывком расстегнул ремень, исчез под кустом, возник снова, оглянулся, ступил вбок и снова пропал.