Борис Романов - Почта с восточного побережья

— О-о-ох! — протяжно выдохнул он.

Мы проткнулись на голос сквозь плотные кусты.

Немец сидел на корточках посреди круглой полянки, надвинув на лоб измятую, похожую на колпак, пилотку, натужно вздыхал.

Симка Петриков попятился с закрытыми глазами, Серега беззвучно сплюнул и отполз следом за Симкой.

— Тьфу, — сказал он, когда мы все упали на трапу, — пошли отсюда, ребята. Больной он, наверно.

— Откуда они взялись, интересно?

— А, их дорогу чинить возят. Они сегодня водосточную канаву к озеру копают.

— Без охраны?

— А куда им бежать-то? Они чего, дураки? Они и к канаве сами строем ходят, лопаты им немецкий бригадир выдает. А наш солдат вот такого козаря в сторонке смолит!.. Я все утро на них смотрел, когда Красуху в стадо отвел…

Немец за кустами перестал охать, запел что-то веселое.

— Еще напевает, гад! — сказал Серега. — Дай-ка, Симка, сюда гранаты!

— Он же пленный, его нельзя…

— Давай!..

— Он же пленный фриц! — упорствовал Симка.

— Ну и жалей, если хочешь, малахольный! Слушай как, — обратился ко мне Серега, — я бросаю первый, а ты за мной, целься точно, чтобы под самый низ, понял?

Мы подползли к кустам.

Серега прицелился немедля… хрясь! Немец подскочил, я метнул ему под каблуки вторую гранату, и мы стали отходить. Я палец на правой ноге на бегу до крови расшиб.

— Зачем вы? — спросил нас Симка. — Ведь стыдно!

— А чтобы не пел, сволочь!

— Ну и что? Все равно! Они же пленные! — закричал Симка, и лицо у него пошло красными полосами.

— Вона что! Они такое… такое, а ты их жалеешь?

Я вступился за Симку, но Сергея уже нельзя было унять, и он стукнул маленького Симку, а я стукнул его, и мы подрались, единственный раз за всю дружбу. Симке, который пытался разнять нас, тоже досталось на орехи, и в пылу потасовки мы не заметили, что немцы подошли к нам, и очнулись только тогда, когда голос с ненавистным акцентом грустно произнес над нами:

— Варум война? Война капут, малшик!

Двое молодых немцев стояли на тропинке, за немцами маячили с оружием в руках оба наших воюющих отряда, Симка всхлипывал у кустов, и старый немец, под которого мы бросали гранаты, наклонился над нами и повторил грустно:

— Варум ньет фриден? Война два год ньет, малшик!

Лицо у него было костлявое и старое, и уши костлявые, и маленькие серые глаза его смотрели с зыбкой укоризной.

— Вали отсюда, фриц, пока я тебе не дал! — сказал ему Серега, поднял с травы свой «автомат ППШ» с патронным диском из обрезанной консервной банки. — Иди отсюда!

После этого Серега побрел сквозь кусты в сторону от тропинки, Симка двинулся за командиром, и я пошел за ними, перекинув автомат поперек груди. Немцы с тропинки что-то коротко пролаяли старику, но мы даже не стали на них оглядываться…

Пленные копали канавы в городе все лето, мы их видели постоянно, но они носили в себе что-то такое, что не позволяло к ним привыкнуть, любопытство наше со временем, конечно, притупилось, а привычка так и не пришла. Она и до сих пор ко мне не пришла, хотя я много раз бывал в Германии и появились там друзья из старых и молодых коммунистов, но привычка не привилась. Не та это вещь, к которой можно привыкнуть, то есть притерпеться, успокоиться, подогнать взаимные впадины и выступы, только чуть шевельнись — накалываешься на неизгладимые углы, и много еще потребуется доброго расположения и решимости, чтобы, не забывая, привыкнуть, а еще точнее — приобщиться друг к другу.

О себе не говорю, но за Серегу Прахова ручаюсь: ему урока с немцами на всю жизнь хватило, потому что свою правоту он Симке Петрикову доказать так и не смог: Симка Петриков поехал в то лето вместе с нами в пионерский лагерь и подорвался там на немецкой мине, когда грибом к нам похвастать бежал…

После трогательного получасового прощания с Дэзи в катере дама вела себя похвально: по моему совету сняла шляпку, повязалась косынкой под подбородок и сидела смирно на переднем сиденье между мной и Робертом. Правда, сначала, угнездившись, она попробовала пощебетать с сынком, но заспанный сынок перегнулся проверять у мотора охлаждение, а какая же дама будет беседовать с туго обтянутыми, перемазанными лесной ягодой и рыбьей слизью мальчишескими шортами? Меня беспокоить она не решилась, да к тому же мы выскочили из протоки, а на плёсе разгулялась такая волна, что дама вцепилась в хорошо поставленную коленку Роберта и промолчала до самой пристани, пригибаясь к стеклу от брызг.

Катер бросало из стороны в сторону, временами мы глиссировали не на днище, а на борту, и я уразумел, что бриз на озере сегодня и близко не ночевал, а этот ветер будет всерьез до ночи, недаром туман слипался в высокие облака.

Больше всех досталось сынку, потому что тент поднимать в этой свистопляске было поздно и, хотя я пересадил сынка к себе за спину, к швартовке он был мокрехонек, и даже мутноглазый Роберт пожалел его.

— Ничего, — ответил сынок, — вода не сало: высохнет — и отстало.

— Какой отважный мальчик! — воскликнула дама, и этого оказалось достаточно, чтобы загнать сынка к мотору.

— Ты, сынок, подними слани да вычерпай воду. Потом можешь вздремнуть, пока мы по магазинам ходим.

— Добро, — ответил сынок.

— Какой отважный мальчик! — повторила дама. — Честное слово, я вам завидую!

На сей раз сынок краснеть не стал, собственно, ему некуда больше краснеть было, он просто полез обследовать днище.

Дама снова нацепила шляпку, тронула скляночкой с духами шею, огладила на себе короткую юбочку.

— Отплытие минут через сорок. Успевайте! — сказал я и махнул им рукой.

— Вам ничего не надо в городе? — спросила дама.

— Спасибо, я сам.

Пошла она со своим жрецом в одну сторону, а я в другую!

В первом же магазине на площади продавщица разъяснила мне популярно:

— Нет. Нет! А вы дачников сосчитали?! Как зачем? У нас план на свое население, а летом его в пять раз больше. Хорошо вот, Иван Семеныч пробьет с четвертого квартала чего-нибудь на июль, а то хоть двадцатого числа магазин закрывай. Да хоть бы зелье проклятое, а то и со всеми продуктами так! Зимою — тьфу — из-за этаких перебросок своим жителям крупы не хватает. Проходите, товарищ!

Осталось одно: идти к Васе Пучкову.

Сидел Вася на должности немудрящей, но сидел прочно и давно, и клиентура у него была обширна и глубоко разработана. Вася Пучков был шефом моторемонтной мастерской и курировал весь личный транспорт в округе — мастерская была его детищем, и Вася не боялся конкуренции даже со стороны станций техобслуживания ВАЗа, ибо Вася знал ремонтный рынок так же хорошо, как ремонтный рынок знал Васю, а главное — Вася любил все моторы без ограничения и был начисто лишен какого бы то на было бю-ро-кра-тиз-ма!