Борис Романов - Почта с восточного побережья

Насчет дележки войн Авдей был прав. Судьба и батюшкины денежки Арсения Егорыча от воинских обязанностей оберегали.

Когда весть о нападении желтощеких японцев на цареву крепость Порт-Артур дошла до Наволока, Арсений Егорыч служил приказчиком на рогачевской мукомольне, старший брат его Авдей отбывал последний год действительной службы в кирасирском его высочества великого князя Сергея Михайловича полку, младший же брат их Антон, по спискам уездного воинского начальника, за малую мзду числился наложившим на себя руки.

Так что биться с воинами микадо довелось одному Авдею, да и то лишь потому, что был он за неуемную строптивость разжалован из богатырей-кирасиров и послан с резервным артиллерийским дивизионом в Маньчжурскую армию под Мукден. Там опальный Авдей сумел отличиться, прикрывая отход пораженной армии на Сыпингайские позиции, за что лично главнокомандующим Куропаткиным был ему прицеплен на солдатскую рубаху солдатский Георгиевский крест. За этот же подвиг Авдей осчастливлен был восстановлением в кирасирах, что принесло ему лишний год строевых тренировок в Царском Селе.

В Наволок Авдей вернулся закоренелым холостяком, усачом и ёрником, так что отец его, Егор Василич, к тому времени немощью вынужденный неделями лежать в постели, вызвал Авдея однажды поутру, пока он опохмелиться не успел, пред свои очи и заявил ему в присутствии святоозерского келаря отца Самуила и наволоцкого протоиерея отца Прохора:

— При отцах сих благочестивых говорю тебе, Авдей, жеребец стоялый! Невзирая на все твое геройство тако и в завещание вписано будет: пока не образумишься, позволяю тебе доступ иметь в сторожку за Сташиной нивой, и только. Имущество мое отписываю равно на святоозерскую обитель да на брата твоего Арсения. Коли образумишься, иди в том поверься святым отцам, покаяние прими, кое наложат. И тогда отойдет тебе по их рассуждению часть того, чем Орся владеет, но не более трети. Но допрежь того должон ты хозяйством заняться, дабы вся волость хозяином тебя видела. Понял ли ты меня?

— Еще как понял, тятька! Только ну его к ляду, это хозяйство, — ответствовал Авдей, стоя перед ними навытяжку, как пред трибуналом, однако вольно покусывая конец светлого уса, — пусть оно лучше попам достанется!

— Святая церковь и так мною обижена не будет, — дрогнув хилой бородкой, возразил Егор Василич и с укоризной глянул на оживившихся святых отцов.

— Ну тогда исхлопочи мне пачпорт. Я Расею, ка-анечно, из края в край проехал, да ведь и пешком пройти интересуюсь.

— Что же… будет тебе пачпорт, только чтоб в губернии о походах твоих и пес не унюхал! Может, странствия тебя к хозяйству да святости лицом обратят, а может, и без носу вернешься… Плотское прет из тебя, Авдей!.. Вспомни, сказано от Иоанна: «Рожденное от плоти есть плоть, рожденное от духа есть дух»… — Егор Васильевич высунул из черного рукава тонкую, бледную, как восковая свечка, руку. — Вспомни, что и святой апостол Петр молвил: «Всякая плоть — как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве; засохла трава и цвет ее — опал…» Усы крутишь, ржать тебе охота? Ступай с глаз моих!

— Како там ржать, тятька! — ответил Авдей, потянулся с жалостью к отцу, да лишь погладил сквозь одеяло его недвижное колено. С тем и расстались навсегда.

…Где Авдей год пропадал, неизвестно, а на второй в бурлаки попал (позднее сам в Наволоке проговорился, что Волгу от Вышнего Волочка донизу прошел — бросил лошажью эту работу: в постромки с утра до ночи впряжен, как тяжеловес-першерон, к концу дневного перехода ноги до того в землю доупираются, что впрямь как копыта становятся и даже о хомуте мечтать начинаешь).

Бурлацких артелей на Волге осталось наперечет, люд в них странный, тихий, то ли за веру гонимый, то ли от тюрьмы хоронимый, — кто полиции, кто баб боится. Да и хозяевам невыгодно — пароходы плицами воду лопатят, по реке только звон стоит, а тут расшиву вниз по течению мужики бечевой еле тянут, Волга их обгоняет. Какой с артели прибыток — такова ей и плата. Авдей в Астрахани заработок за час спустил и подался в крючники.

Тут работа была веселая и с азартом, с хмелем и похмельем невозбранимым, и Авдей у крючников по всем статьям был в чести. Да опять надоело: силу прикладываешь, будто вол, все по одному и тому же кругу, в подпитии с босяками покуражишься, девку приблудную приласкать и то путем не дадут, пьяницы, держатся за твои портки, как малые дети, а свои дети поди знай у кого где.

Снова Волгу, снизу вверх только, прошел Авдей, да свернул вправо на Каму, по Перми заволочной до Каменного пояса добрался, и Урал-батюшку перевалил. Его купцы Еремины, строгановские поставщики, пушнину промышлять в тайгу сманили. Вот где места-то преогромные, глухомань и нетронутость с сотворения мира, капля в море и то остальную воду чутче чувствует, чем тут человек — род человеческий! Многому в тайге научился Авдей, лес и зверя понимать стал, три остяцких да вогульских женки сменил, снова скучно стало. Елгозы Воквелтина дочь, Сильма, пояс ему бисером при свете нодьи вышивает, пальцы у нее чух-пелек, быстры, прыгливы, бисер по поясу разбегается, как муравей-хосвой, красивый получается пояс, а Авдею царскосельская золотошвейка Зинаида Порфирьевна мерещится, над зимовьем будто не гнус гундит, а писарская балалайка. Совсем закисать стал Авдей, а что это такое — он по пороху пироксилиновому знает: коли появится у пороха кислый запах, выкидывай его к лешему подальше, для заряда употреблять не смей, иначе разнесет ружье при первом же выстреле! Кое-как дотянул Авдей до зимы, чтобы с купцами рассчитаться, и подался дом родной спроведать, хоть и жаль ему было тайги, где человек со зверем на равных правах гуляют.

А тут еще Антон его подзудил в Екатеринбурге. Шибко обрадовался ему Авдей, еще бы — живого братана встретил! Антон его, лесовика, чураться не стал, в угол к себе ночевать привел, с хозяйкой познакомил. Тоже, хозяйку, называется, нашел — бабку старую! С ними за столом сидючи да о житье-бытье толкуючи, Авдей бутыль монопольки вынужденно опорожнил, стал расхваливать, как в тайге вольно живется да как там люд прост и потому счастлив, а Антошка ему все вопросики каверзные подбрасывал: и трахома глаза не ест? а долги платят? и колтун волосы Елгозе не спутал? а лепешки с дресвой пекут? и цинга зубы не расшатывает?.. До того доехидничал, что пришлось Авдею проломить стол кулаком, бабку напугать. Антошка засмеялся, но присмирел, как следует старшего брата выслушал. Однако напоследок не утерпел, свое вставил:

— Блажен, кто верует. Я понимаю, чего тебе не хватает, Авдей, только, судя по всему, и в тайге нынче мор с нищетою в обнимку. Думаешь, так и останется там вольная пустыня? Заводы и туда перешагнут. Не спорь, Авдей, не тебя ли самого от Петербурга до Маньчжурии паровоз за месяц домчал? А где заводы, там и народ, там и жизнь в перекройку!..