Лилли Промет - Девушки с неба

Наконец двойняшки были загнаны в постель. Пыхтели во сне. Я думала о Леандере. Оккупанты вторглись даже в мое детство.

Еду на велосипеде из Кохила в Юуру.

Дорога жутковато пуста. Въезжаю в поселок. Странно, поселок словно вымер. Однако перед волостным правлением стоит мужчина с автоматом. День жаркий, а на нем меховая шуба.

Спрашивает, кого мне надо. Мне нужен комсорг. Показываю служебное удостоверение.

Его у меня отбирают. Обыскивают. Оружия у меня нет.

— Еще одна птичка, — говорит мужчина спокойно, тихим голосом. Больше он ничего не говорит. Во дворе стоит лошадь, в телеге два убитых русских матроса. Меня вводят в дом, запирают в комнату на задвижку. Как ни странно, страха я не испытываю. Сижу и думаю: ах, значит, так удивительно просто и будут сочтены мои денечки? Мне восемнадцать лет.

Смотрю в окно на стоящих во дворе вооруженных мужчин. У одного винтовка висит за спиной дулом вниз.

Сижу. Сижу так несколько часов.

Затем слышу: тихонько отодвигается задвижка на двери. На пороге стоит мужчина. Тот самый, у которого винтовка за спиной дулом вниз. Что-то шепчет. Я не понимаю. О чем он? Чтобы бежала в рожь.

Бегу, конечно. Но боюсь: вдруг он выстрелит мне в спину. Добегаю до опушки леса. Слышу: вокруг волостного правления идет яростная перестрелка. Прибыли бойцы истребительного батальона. Ведут бой. Прочесывают лес. Я остаюсь с ними. Берут меня санитаркой.

— Куда ты опять едешь? — спросили двойняшки однажды утром. Они ели кашу, Пийбе замахала рукой.

— Противная муха! — пожаловалась Пийбе. У Паала пропала охота есть. Оттолкнул от себя тарелку.

— Чем плоха каша? — спросила я. — Набери-ка ложку. Дай попробовать? Ешь! Смотри, уже дно виднеется, — ободряла я его.

Пийбе хотела, чтобы я увидела цветочек, нарисованный на донышке ее тарелки. Она спросила, что это за цветочек. Я не знала. Пийбе знала:

— Кашкин цветок!

Паал ждал, чтобы я сказала, куда иду. Объяснила: к Марии.

Жене брата пора уже уезжать с берега Эмайыги. Тобиас сильно из-за нее волновался. Кто-то из нас должен был помочь его жене. Суузи работа не позволяла поехать туда. К тому же она считала, что Мария не тронется с места: у нее корова только что отелилась.

— Ну знаешь! — И как только у Суузи язык повернулся? Неужели корова дороже жизни?

Суузи сказала:

— А ты как думаешь! Бедняк еще сильнее привязан к своему добру, чем богач. Бедняку его пожитки трудно достались.

Мне теперь не приходилось бояться, что Лапсики снова побегут доносить на меня. Юхан и Маннь погрузили добро на телегу и уехали. Кто его знает куда. В какое-нибудь место побезопасней.

Низко над головой проплывали облака. Из ельника доносились одинокие голоса птиц. Вскоре темная стена леса отодвинулась подальше. Светлые хуторские дорожки перекрещивались с шоссе. Уютно окруженные деревьями дома. Запахи растущей и зреющей ржи.

И в конце дороги — Эмайыги, текущая в пойме. Приречные луга еще не скошены. Я шла по колено в траве, намеревалась снова посидеть на берегу реки. Но все тут выглядело столь прекрасно, свято, что смотреть на это можно было лишь стоя.

Река двигалась мимо меня словно живое существо. Мой взгляд проникал в глубину ее души. Туда, где вода была прозрачна.

Дальше картина берега менялась: исчезла плоская пойма. Река текла извиваясь, скрываясь из виду, прячась между высокими купами кустов. Я надеялась: может, уже начали строить окопы. Но увидела другое. Немецкие сторожевые речные суда. Хорошо замаскированные, затаившиеся в серых кустах берегового ольшаника. Но все же я их пересчитала. И то, что на них: пушки и зенитные пулеметы.

У брата на хуторе, во дворе, на расстеленном поверх травы санном пологе сидел Ильмарине. Играл с котятами.

— Ну, Мооритс, я опять здесь! — сказала я псу. — Дружок, ты забыл полаять! — Пес так усердно махал хвостом, что все туловище ходило ходуном.

Мария полоскала белье у колодца. Я помогла его отжать. Развесила сушиться. Жена брата еще сильнее раздалась телом. Платье отчаянно расползалось по швам.

Мария сказала:

— Не могу уехать. Теленку такой долгий путь еще не под силу.

Я глянула в сторону дома Лапсиков.

— Нет их, — сказала Мария. — Уехали.

— И тебе нельзя здесь оставаться. — Я рассказала ей о спрятанных на Эмайыги сторожевых судах. — Неужели ты действительно не понимаешь, какая опасность тебе угрожает?

Подумать только, что она на это ответила!

— У нас надежный погреб с крепким потолком. Да и тихо все.

Она смотрела с улыбкой на мое сердитое лицо. Пообещала послушаться совета. Уйти отсюда, как только теленок окрепнет. Сказала:

— У тебя ведь нет хозяйства. Поэтому тебе все кажется так просто.

Теленок действительно был хорошенький. С большими мокрыми глазами.

— Подумай о своих детях, — сказала я.

Мария вздохнула: разве же она не думает?

Суузи была права: Мария — упрямая дура. Или не представляет себе ужаса воины? Неужели глаза открываются лишь тогда, когда познаешь все на собственной шкуре?

— Ты видела, как сыплются бомбы на людей?

Мария упрямо твердила:

— У меня каменный погреб, он выдержит. Там и для скота места хватит.

— Отлично знаю твой погреб! — закричала я. — Он у тебя такой же крепкий, как немецкий фронт! — Тут же поняла: безнадежно! У Марии уже раньше все было обдумано и решено. Она не хотела пускаться в долгий и трудный путь. Понимала большую разницу: управляться в собственном хозяйстве или на хуторе у свекра зависеть от милости и настроения Маннеке.

— Если ребенок родится там, стану им обузой. И не так скоро смогу вернуться домой, — сказала Мария тихо. Потом спросила о Тоби: достаточно ли надежно место, где он прячется?

— Тоби поседел из-за тебя.

Мария улыбнулась от радости, что муж так сильно ее любит: даже поседел!

Подняла Ильмарине, вынув его из окружения котят. Вытерла ему нос. Пошла проводить меня к воротам. Я спросила, дочку хочет она или сына? Мария не знала.

— Мальчик вроде бы лучше. Для войны не хотелось бы рожать. Но народу сыновья нужны, — сказала она.

Я пообещала вернуться дня через два-три. Пусть приготовится. Пусть подумает серьезно о своем положении. Своенравная невестка обещающе кивала. Но может быть, и от чувства облегчения, что я оставляю ее в покое. Дала мне с собой пшеничную булку. Сказала, чтобы я отвезла домой детишкам.

Я подумала: в любых условиях эта женщина произведет своего ребенка на свет.

…Мой приход изумил Трууту. Вопрошающе заглянула мне в глаза. Сразу догадалась, что я принесла какое-то крайне важное сообщение. Едва успели обменяться взглядами, как в задней комнате скрипнула деревянная кровать. Колль спросил:

— Кто пришел?

Сказала:

— Я, Ингель.

Старательно вытерла ноги. Пол был свежевымыт.