Лилли Промет - Девушки с неба

Затем он спросил, что я тут делаю.

— Живу.

— Где?

— При усадьбе.

Ууве сказал: он никогда бы не подумал, что найдет меня здесь.

— Ты приходил к госпоже Амаали?

— Конечно. Она несла какой-то бред.

— А именно?

— Не помню. Но она точно была уверена в том, что ты подалась в Россию.

— И ты поверил?

— Почему же нет. Я только удивился, что ты уехала, не оставив мне никакого сообщения. Скажи, почему же ты не подавала признаков жизни, если все время жила тут?

Он проницательно смотрел на меня в упор. Словно надеясь найти правду в глубине моих глаз.

— У тебя кто-то есть?

— Никого у меня нет.

— Врешь.

Покачала головой.

Пообещала рассказать все, что со мной стряслось.

При немецкой разбережливости грейдер не мог больше простаивать.

— Я завтра зайду, — сказал Ууве.

Это не совпадало с моими планами. К тому же требовалось время, чтобы подготовиться к разговору. Но от Ууве не зависело, сколько он может пробыть здесь.

— Учти это, — сказал он.

Я учитывала. Назначила свидание. Он поцеловал меня поспешно, яростно. Побежал к грейдеру. Несколько раз оглядывался. Кричал, что любит меня. И это было на него похоже.

Я стояла с велосипедом — словно приросла к обочине.

Снежные метели в Казахстане начинаются в большинстве случаев внезапно. Сразу метет так, что в двух шагах от тебя ничего не видно. Бензиновый завод в нескольких километрах от деревни. Но метель заметает все тропинки. Воют голодные волки. Приходят во дворы, к домам. Набрасываются на путников. Разорвали школьного учителя.

Однажды возвращаюсь с ночной смены. Вижу: впереди что-то чернеет. Думаю: волки! Чтобы отпугивать их, у меня на животе висит старый ржавый котел. Колочу по нему. Но вместо волков слышу жалобный человеческий голос.

У развозчика мазута на дороге околел вол. Мужичонка топчется вокруг него, голосит. Все еще пытается заставить вола подняться. Тащит за рога. Дергает за хвост. Время от времени понукает.

В другой раз, опять-таки возвращаюсь после ночной смены. Сквозь метель ничего не видно. Белая тьма. И вдруг слышу крик. Никогда раньше такого не слыхала. Наконец появляется казах с верблюдом. Казах делает попытки сесть на верблюда верхом, и при этом верблюд каждый раз кричит. Ложится на землю. Или плюет. Обязательно в лицо.

Верблюд поступает так, если человек довел его до того, что верблюжье терпение истощилось. Если человек унижал его. Разозлил до крайности. Верблюд может себе это позволить. Я счастлива, что мне не приходится ездить на лошадях проверять нефтепровод. Жалкие клячи. Впрочем, и вся другая тягловая скотина выглядит так же. Жизнь в них держится на честном слове. Этой беспощадной зимой в сугробах вдоль всех магистралей лежат лошадиные трупы.

Ууве не имеет ко всему этому никакого отношения. Я лишь зову его в снежных буранах, когда бью по котлу, висящему у меня на животе, чтобы придать себе смелости. Ууве — моя невыносимая тоска в степных просторах, когда цветут тюльпаны. Люблю его во сне.

Я спросила у Лаури, что значит ТОДТ? Оказалось, что организация, которая доламывает и разбирает руины. Строит мосты и ремонтирует дороги.

Лаури вычитал в газете, что фюрер учредил в начале года награду имени Фрица Тодта. Золотая, серебряная или стальная почетная булавка. Награждались немцы, работающие во всех областях производства, за изобретения, за экономию рабочей силы, сырья и электроэнергии. Но прежде всего — за производство оружия и боеприпасов.

Суузи сказала:

— Ха! Неужели фюреру больше нечего раздавать, кроме булавок!

— Но он же не господин помещик, который обещает корову за труды, — заметила я.

Лаури лежал на диване. Держал ноги повыше. На икрах набухшие узлы вен. Он не щадил себя, заготовляя сено. Спросил, почему меня интересует ТОДТ.

— Встретила знакомого парня.

— Награжденного почетной булавкой, что ли?

— «ТОДТ» на рукаве.

Лаури сразу догадался:

— Кто-нибудь из дорожных рабочих.

Он уже знал, что в усадьбе разместится госпиталь. Неужели Кобольду придется покинуть поместье? Батюшки, как же он увезет с собой свои золотые стулья? Я не знала, много ли комнат было в господском доме. Лаури сказал, что меньше, чем в других усадьбах. Всего шестнадцать.

Суузи сокрушалась. Что же с нами будет?! У Кобольда в городе есть большой каменный дом. Но нам-то куда деваться? И еще одно тревожило ее: а вдруг, торопясь с отъездом, господин не выполнит своего обещания, не даст за труды корову?

Лаури:

— Уж это точно, так он и задумал. Не стоит и сомневаться. Сперва он повезет твою корову на крыше автомобиля в Таллин. Введет в свой каменный дом. А затем, не дожидаясь прихода русских, запихнет твою корову в лодку и драпанет с нею за море!

Паал зажал мое лицо между своих ладоней. Повернул к себе. Так он делал, когда хотел, чтобы я занималась с ним.

— Чего ты хочешь? Открутить мне голову?

Паал хотел рассказать мне, что когда он был маленьким, то вместо «яйцо» говорил «ицо». А вместо «курица» — «улица».

Я поцеловала его в щеку.

Они были забавными, эти пятилетние. Однажды, отправляясь в поле, Лаури сказал Паалу:

— Будь дома за хозяина.

Паал просиял. Спросил счастливо:

— Буду спать на твоей постели?

Когда я отдала детям посланную Марией булку, они без долгих разговоров впились в нее зубами. Суузи упрекнула:

— Что надо сказать?

Пийбе ответила:

— Булку получила.

Сеансы связи с Центром становились все более частыми: происходила передислокация вражеских войск.

Разъезжая всегда вдвоем, мы могли привлечь внимание и даже возбудить интерес. На сей раз решили с Труутой встретиться лишь возле десятикилометрового столба. Местом передачи выбрали Койвереский лес. Там в округе войск не было.

День выдался жаркий. Хоть хлеб пеки на солнце. Я крутила педали так, что платье на спине взмокло. Только разок сошла с велосипеда. Почесать искусанные комарьем ноги.

Над шоссе роились облаком справляющие свадьбу бабочки. Пришла пора разлетаться пуху иван-чая. Крылатые семена парили в воздухе, опускаясь на землю. Чтобы прорасти.

Ну вот, этого только не хватало! На мосту Коералоога стоял часовой. А когда мы вели предварительную разведку, там никого не было. Теперь — молодой солдат. Увидел меня. Пошел навстречу. Глупая история. Положил руку на руль. Спросил:

— Девушка, куда едешь?

Немец! Стало быть, воинская часть расположилась где-то поблизости. Видимо, передислокация произошла только что.

Немец и не ждал ответа на свой вопрос. Хотел только знать, когда я буду возвращаться. Его дежурство кончалось через два часа. Приглашал меня на свидание.

— Хорошо, что ты говоришь по-немецки, — похвалил он. Пошел на край поля, ухватил сколько уместилось в ладонь желтых купавок. Выдрал с корнями. Собирался вручить мне. Понюхал. Отшвырнул. Запах не понравился. Сказал, что я заслуживаю цветов получше. Похвалился: на его прекрасной родине цветут сплошные розы.