Лилли Промет - Девушки с неба

Они шли со стороны Чудского озера. Приближались строем вдоль Эмайыги. В ясном синем небе. Уже бомбили.

Я завопила:

— Беги, Мария! Скорее, Мария!

Она схватила ребенка под мышку. Бросилась к погребу, где хранили картофель. Я за ней следом.

Мое первое сражение происходит в начале войны возле Раазику. Враги держат истребительный батальон под яростным огнем. Один раненый жутко кричит. Доползаю до канавы. Она глубокая. Воды — по колено. Жидкая глина чавкает, тащит сапоги с ног.

Волоку раненого за ближайший холмик. Он весь в крови. Кишки наружу. Локоть правой руки прострелен.

Бутылка со спиртом разбита. В санитарной сумке сплошная мешанина. В сумку попали, когда я барахталась в канаве.

Сую кишки обратно в живот раненому. Делаю перевязку. Но не могу остановить кровь. Течет по моим пальцам. Умоляю:

— Золотко мое! Потерпи еще немножко. Все будет хорошо. Вот увидишь!

Он больше не кричит. Теперь кричу я. Отчаянно. Прибегают. Разламывают козлы для сушки сена. Из двух шестов и шинели делают носилки.

Смотрю в лицо раненого: серое. Взгляд угас.

Мои руки липкие от его крови.

Бегу за куст. Меня рвет.

Рыдаю так, что не в состоянии подняться.

…Едем в сторону Кивилоо. Ночь темная. Наша автоколонна неожиданно останавливается. Что это вдруг за вопли? Почему кричат? Что-то случилось? Зовут санитаров. Бегу. Вижу перевернувшийся автобус. В придорожной канаве, на другом краю дороги лежит на боку первая машина нашей колонны. Погибла красивая, совсем молоденькая белокурая санитарка. И водитель тоже. Их кладут рядом на траву. Одна из наших санитарок наклоняется над мертвой девушкой. Поправляет на ней юбку.

Как же это случилось? Авария намеренная: навстречу нашей колонне нарочно пустили автобус. Водитель автобуса выскочил на ходу и скрылся в темноте. Подлец!

В автобусе полно раненых. Более двух десятков переломов. Отдираем от кузова доски для перевязочных шин.

Бой под Лехмья. С немцами. Сначала слышны отдельные выстрелы. Затем враг обрушивает на нас минометный огонь. Такой яростный, что не поднять головы.

Укрывшись за каменной оградой, вижу, как один за другим падают бойцы. Ползу по картофельному полю между борозд: надо перевязывать. Одного сильно ранило осколком мины в грудь. Мясо разворочено. Ужасно много крови. Чищу ему рану, вызываю у него при этом адскую боль. Можно бы и осторожнее, но ведь я тороплюсь. Руки неловкие.

Несем и волочим своих раненых парней по картофельному полю. К лесу. Стоны и крики. Словно кричит сама земля.

Перевязываю и перевязываю раненых. Кажется, этому не будет конца. У одного осколком оторвало половину ладони. Легкораненые стараются сами ползти к лесу…

Двух лежащих переворачиваю лицом вверх. Одному пуля попала в голову. Насмерть. Другой ранен в живот и ногу. Жив. Не позволяет дотрагиваться до себя. Требует, чтобы я его застрелила. Не хочет попасть живым в лапы врагу.

Я знаю этого парня. Он работал подручным кондитера. Неразговорчивый был. Лишь тогда оживлялся, когда рассказывал, как выкладывать на торте розы из крема.

Нужно срочно решать. Но я не в состоянии. Он протягивает руку. Зло требует. Отдаю ему свой заряженный карабин. Парень сразу успокаивается. Он доволен.

Ползу с двумя легкоранеными дальше. Между борозд, к лесу.

Разрывается мина. Близко от меня. Считают, что меня убило. Прихожу в себя. Отталкиваю руку, держащую у меня под носом бутылочку с нашатырным спиртом.

Душа в теле! Руки-ноги целы! Почему пахнет картофелем, землей, мохнатой плесенью? Почему темно? Ведь глаза мои открыты, почему же я не вижу? Щупаю рукой вокруг: откуда взялся картофель? И тут все вспомнила. Как дрожали воздух и земля. Как на Эмайыги поднимались вверх водяные столбы. И мы бежали к картофельному погребу.

— Мария!

Уф-ф! С ней ничего не случилось. И с Ильмарине тоже. Даже голоса не подал. Немножко икал со страху. Мария похвалила:

— Молодец! — Слышно было, как она поцеловала его. В кромешной тьме погреба ничего не было видно. Сюда за картошкой ходили круглый год с фонарем.

— Ты ближе к двери. Толкни, открой! — Мария хотела знать, уцелел ли дом. Я была в полной растерянности. Не знала даже, с какой стороны дверь. Вбежав в погреб, я упала, получила легкое сотрясение. И набила шишку на затылке.

Мария объявила победно:

— Я же говорила, что наш погреб выдержит! А ты не верила!

Она сокрушалась только о скотине, которая осталась на пастбище. Уцелела ли? А я хотела посмотреть, что творится на берегу Эмайыги. Подошла поближе к реке, насколько было возможно.

На пойме убитые и раненые. Там, где были прибрежные кусты, лишь глубокие ямы. Воронка на воронке. Сторожевые суда разбиты. Те, что переломились посередине пополам, тихо опускались под воду. Эмайыги была красна от немецкой крови.

Бедственные вопли сигналов. Прибыло немецкое начальство. Ходило вдоль берегов реки. Среди хаоса уничтожения. Отдавало приказы. Одна за другой подъезжали санитарные машины. Подбирали раненых. Убирали трупы с поймы. Вылавливали из воды.

Мария тревожилась: не повредит ли этот жуткий испуг ее будущему ребенку?

Ильмарине рыгал молоком ей на руки.

Я посоветовала:

— Дай мальчику сладкой воды с сахаром.

— Думаешь, мы тут сахар имеем? — спросила Мария.

От взрывной волны вылетели стекла в окнах, обращенных к реке. Во дворе тут и там валялись куры. Мертвые? Или оглушенные? Мария собрала их. Принесла в кухню. Пусть придут в себя. Мооритс все еще боялся и дрожал. Не хотел вылезать из будки. Даже когда мы пытались его выманить. Хотя и любил, чтобы его ласкали.

Корову и теленка нашли живыми. Но в одного ягненка попал осколок. Мария нежно гладила его, утешала. Я подумала: к человеческой гибели мы подготовлены, а вот потеря ягненка потрясает.

И забор между дворами Тоби и Лапсиков разлетелся. Тоби всегда особенно заботился о заборе. Своевременно менял подгнившие доски. Заделывал дыры, через которые Мооритс общался с миром. Жизненный опыт научил Тоби осторожности и предусмотрительности: соседа люби, а ограду храни.

Теперь этот забор был разломан начисто. Любой мог смело переступить через него.

Очухавшиеся куры, пошатываясь, расхаживали по кухне.

Мария попросила, чтобы я осталась у нее ночевать.

Казалось, вечер так и не наступит. Наконец, над вершинами деревьев поднялась сияющая луна. Нам удалось забить досками окна, обращенные к реке. Я принесла из поленницы дрова и наколола щепок. Но огонь в плите мы не развели. Мария сказала:

— Не стоит. Или ты есть хочешь?

— Да нет! — Я села рядом с ней у окна. Теперь, вечером, пережитое страшило Марию гораздо больше. Она боялась сновидений. Боялась утром найти на грядках или в саду оторванную руку или голову. Это было вполне возможно.