Лилли Промет - Девушки с неба

Наша желтая печь оставалась во сне такой же, какой была, она продолжала жить и греть. Каждый раз я долго плутала по совершенно темному городу, прежде чем находила улицу, затем дом и только затем ключ.

Я входила в давно не существующую комнату.

Все стояло как и прежде: посреди комнаты обеденный стол, окруженный стульями. Над столом лампа с абажуром словно раскрытый зонтик.

Надеялась увидеть маму. Ее не было. Но еда ждала в печи.

Я подмигнула домику Колумба. Этому стариковскому лицу. Пообещала запомнить его.

В боковом нефе собора обручалась молодая пара. Они стояли на коленях и от скуки переговаривались. В другом нефе пели монахини. В третьем стояли друг против друга две шеренги молодых людей в черных костюмах, а кардинал в ярко-красном облачении смачивал ватой их гладкие лбы.

— Что он делает? — спросила Феврония.

Эхо собора загудело ей в ответ.

Я сказала как можно тише:

— Это святое помазание.

— В нашей церкви так не делают. — Феврония утверждала, что она знает это наверняка.

— Так делают только в католической церкви.

— Что вы говорите? Разве они католики?

Она с интересом следила за обрядом и призналась, что ей непонятен смысл. Зачем надо мазать этих молодых людей?

Константин наклонился к Февронии и шепнул ей на ухо:

— Это делается для укрепления волос, против облысения.

Феврония записала все это в свою маленькую книжечку для памяти.

Выходя из собора, Мяртэн схватил меня за руку.

— Исчезнем, а, Саския?

Я сразу же согласилась.

Это можно было бы назвать почти бегством. Наконец Мяртэн остановился, отпустил мою руку и рассмеялся.

Дальше шли наобум, сквозь аркады, вверх и вниз по лестницам. По улицам, которые нам нравились.

Моряки продавали сигареты, часы и транзисторные приемники, которые у каждого продавца на животе наяривали свою мелодию. Мальчишки, эти маленькие торговцы, надоедливо преследовали нас, не спуская глаз выжидали, когда можно будет навязать нам зажигалки.

Все добродушно торговали, мокрые простыни висели над улицами Генуи, и казалось, что город во флагах.

Женщина в домашних шлепанцах, стоявшая в дверях дома, махнула рукой Мяртэну, затем спустилась с крылечка и заговорила с ним. Наверно, она говорила не то, что можно было предположить.

Мяртэн пошарил в карманах, достал из пачки пять сигарет и положил их на раскрытую ладонь женщины. Она жадно сунула одну сразу же в рот и попросила огня. Затем пошла назад вверх по ступенькам.

Ей не следовало бы улыбаться. Ее портили гнилые зубы.

— Это тебя раздражает? — спросил Мяртэн. — Торговля телом не самое грязное дело в мире, — добавил он.

И когда я на это ничего не ответила, сказал:

— Человек способен продать гораздо больше, чем собственное тело.

Мяртэн махнул рукой, что должно было означать: о таких вещах не имеет смысла говорить. И все же каждый из нас не освободился из когтей своих мыслей.

Мяртэну рассказывали о матери и дочери, которые зарабатывали себе на пропитание стриптизом.

Матери время от времени впрыскивали в груди парафин. По ее словам, это была мучительная процедура. Вне сцены они были почти незаметными, скромными, деловитыми женщинами, опасавшимися приближающейся старости и копившими деньги, чтобы открыть маленький бар. К своей работе они относились серьезно. Постоянно искали приемов, с помощью которых можно было бы усовершенствовать свои выступления. Как и любой артист.

— Интересно, — сказала я на это.

Мяртэну не понравился мой тон, он счел его высокомерным.

— Конечно, мы чаще стремимся осудить, вместо того чтобы понять, — сказал он.

Мы искали дорогу к морю.

Витрины лавочек соблазняли вином, табаком и лимонами.

Мяртэн купил полный фунтик кусочков скорлупы кокосовых орехов.

— Ты ведь любишь это, — сказал он.

Меня изумило, что Мяртэн до сих пор не забыл такую мелочь. Это лакомство напоминало мне школьные годы и Таллинский порт.

Я пожаловалась на усталость, хотела присесть отдохнуть.

Но присесть было негде. Мы прошли еще довольно большое расстояние, прежде чем вышли к фонтану.

Вокруг фонтана стояли группками мужчины и наслаждались беседой. Их детишки галдели, их жены сидели с зачарованными лицами на лавочках. Вверх хило брызгала тоненькая струйка воды, а сам фонтан вовсе не был красив.

Наверно, этим женщинам просто было хорошо.

Мы разделили лавочку с молодой парой. Мужчина держал женщину за палец. Бросилось в глаза худое лицо женщины и то, что она расстегнула ремешки туфель.

Когда они поднялись, чтобы подойти поближе к фонтану, стало видно, что женщина ждет ребенка.

— А тебе трудно было? — спросил Мяртэн. Я поняла, что он имел в виду.

— Нет, — ответила я. — Не особенно.

Во время беременности я даже похорошела. Очень хотела пива и пончиков. Покупала их на улицах и съедала тут же, не сходя с места. Все время ощущала голод и была в прекрасном настроении. Подобного внутреннего спокойствия я позже никогда не испытывала.

— Когда ты выучил итальянский язык? — спросила я.

— Там, — ответил он.

Лицо побаливало от слишком долгого пребывания на солнце. Вообще пора было возвращаться на виа Бальби.

На сей раз в вестибюле гостиницы сидели французские монахини, опекавшие двухлетнего путешественника.

Наши уже приступили к еде. Опять спагетти в томатном соусе.

Феврония нашла, что я здорово загорела. Я и сама чувствовала, что лицо горит. От жажды осушила бокал вина.

Место Мяртэна было в другом конце стола, и я старалась не смотреть в ту сторону.

— Завтра будет интересный день, — пообещал Константин. — Нас повезут в Рапалло.

— А что в Рапалло? — Я не знала.

— Понятия не имею, что там сейчас, но там бывали Плиний и Петрарка, Лукреция Борджиа и Гарибальди.

Я чувствовала все возрастающую симпатию к Константину. Его красивый, низкий и спокойный голос действовал на меня умиротворяюще, его знания были достойны восхищения.

— Эти макароны могли бы быть и покороче, — досадовала я.

— Саския, — спросил Константин, — вы не хотели бы после обеда выпить кофе здесь же в баре?

— Очень хочу, — ответила я.

— Что вы затеваете? — полюбопытствовала Феврония.

— Кофепитие.

Прежде чем войти с Константином в бар, я смазала кремом лицо. Феврония наблюдала за моими действиями.

— Не знаете, почему они вечером не дают чая? — спросила она.

Я пожала плечами.

— А грим не портит кожу?

— Не думаю, — ответила я.

Тут зазвонил телефон. Оказалось, просили меня.

Взяла у Февронии трубку.

— Саския, — услышала я голос Мяртэна.

Мое сердце тревожно забилось.

— Зайди ко мне. Можешь сейчас зайти? Слышишь?

— Слышу.

— Чего же ты не отвечаешь? — И он назвал номер своей комнаты.