Лилли Промет - Девушки с неба

Приходили сюда из двух деревень дети и старики, которые не хотели оставаться дома.

Лутсар стоял перед ними, обнажив голову, накинув шинель на плечи, и объяснял строевой и боевой устав. Все, даже те, которые не понимали ни слова, важно слушали, ловя взглядом каждое движение его губ. Было жарко и душно. Лутсар вытирал лоб белым платком. Кристина не сводя глаз смотрела на его затылок, сильную шею и плечи. Раньше она мечтала о знаменитых актерах, она бы никогда не могла подумать, что влюбится в военного, который ходит не сгибая ног в сапогах, пахнущих дегтем, и то и дело щелкает каблуками.

В субботу, после занятий в школе, состоялись тактические учения. Наступлением командовал инструктор из райвоенкомата, обороной — Свен Лутсар. По четыре в ряд люди шагали к реке с деревянными винтовками на плечах и лопатками за поясом.

— Смотрите, бабы тоже маршируют! — кричали мальчишки у шоссе, завидев женщин, принимавших участие в маневрах. Подскочил Колхозный Карим и запихал насмешника в сугроб. Татьяна шагала в собольей шубе. Радостная маленькая Юлия — в большой куртке своего брата. Из пятки ее валенка все время высовывался кусок синего пуловера, которым была обмотана нога. Юлия нагибалась, чтобы заправить его обратно в дырку, и идущие сзади натыкались на нее.

— Не путайся под ногами! — крикнула Мария.

Ветер надоедливо теребил волосы Кристины, которые так кокетливо высовывались из-под капюшона, капюшон был сшит из шарфа. Нелли часто спрашивала Кристину:

— Скажи, пожалуйста, почему у тебя на голове этот кок?

— А что? До войны это было очень модно. Красиво, правда?

Но Нелли неприязненно отстранялась, пытаясь освободиться, и наконец выскальзывала из ее рук.

На большой поляне у реки, где летом дети из детского сада так аккуратно складывали свои платьица и штанишки, теперь короткими деревянными совками копали в снегу глубокую заградительную канаву. Лутсар двигался от одной группы к другой, высылал разведчиков, давал энергичные указания.

— Копайте глубже, — сказал он Кристине, которая лежала на дне окопчика и странно смотрела на него. Лутсар взял у нее из рук лопатку и попробовал лечь рядом. Он вытянул свою руку, и светлый локон Кристины остался под его сильной короткой ладонью. Кристина охнула и обхватила Лутсара обеими руками за шею. Это продолжалось одно мгновение, затем Лутсар встал и натянул перчатки. Пестрые перчатки — синие с белым.

— Кристина, — сказал он угрюмо. Это был упрек, и Кристина закрыла лицо руками.

Мужчина стоял и деловито смотрел на часы. Наступление началось…

В это утро Лиили ушла из дому. Фатыхов помог ей получить место заведующей аптекой в соседнем районе.

— Неужели же мы такие плохие, что больше нельзя жить с нами под одной крышей? — беспомощно спросила Ванда.

— Проуа, — ответила Лиили, — буду я здесь или где-то в другом месте, вам по-настоящему все равно. Важно, что скажет ваш сын. Поверьте, он отнесется к моему уходу спокойно. Вы спрашиваете, неужели вы такие плохие люди? Нет. Если еще встретимся, вы будете для меня одними из тех многих чужих людей, к кому я хорошо отношусь.

Ситска шел впереди и нес чемодан Лиили. Женщины от него отстали.

— У вас там будет отдельная комната?

— Не знаю, — ответила Лиили. — Я не спросила.

— Если вам что-нибудь понадобится, пишите. И навещайте нас.

— Я приду на могилу дочери.

Ванда плакала тихо и жалко, прижимая к глазам платок; Лиили шла рядом с ней безучастная, не произнося ни слова.

Они проводили ее до конца деревни, в Новом Такмаке Лиили ждали сани. Ситска поставил чемодан и от волнения смотрел в землю. Ванда поцеловала невестку в щеку.

Они долго стояли за околицей нахохлившись и глядели вслед такой родной и в то же время совершенно чужой женщине.

Лиили обернулась.

Ванда помахала ей рукой и прижала платок к глазам. Они зашагали обратно, двое одиноких стариков. Это было горькое возвращение.

— Я думаю, мы хорошо ее проводили, — сказала Ванда задумчиво. — Не знаю, за что она меня не любила?

Роман Ситска молчал. Ванде вдруг безумно захотелось, чтобы муж крепко прижал ее к себе, она страстно желала этого. Но Роман шел рядом с ней съежившийся и усталый. Только вежливо поддерживал за локоть. Ванда знала, что так же поддержал бы Ром всякую другую — Еэву, Тильде, все равно кого, даже Аньку. Ванда чувствовала слабость в ногах, и голова кружилась. Слишком безжалостно терзали ее мысли. Сегодня наконец она вынуждена была признаться себе, что все эти тридцать пять лет она только хотела верить, будто Ром ее любит. Не Ром посватался к ней, а ее просватали жениху, который был много моложе невесты. Ванда покачнулась и тихо вскрикнула:

— Ром!

— Да, дорогая?

Ванда прикрыла рот перчаткой. Зачем! Бессмысленно говорить об этом теперь, они старые люди, скоро останется только прах, а потом… только память…

Ром никогда не относился к ней грубо, наоборот, был уступчив и внимателен, но любить — любить, как любят женщин, — нет, никогда.

Темнело. Падали, кружились снежинки.

Лиили уступила дорогу поющим колоннам. Их командир Лутсар, завидев Лиили, щелкнул каблуками и отдал честь. Но в глазах его не было ни интереса, ни удивления.

На деревню опускался вечер.

Была одна такая женщина — Еэва.

Не первая Еэва и не последняя, а та, которая, не сказав никому ни слова, ушла из Такмака, оставив Рууди Популуса на попечение врачей, и, выйдя из ворот больницы, тут же свернула на дорогу. И если бы председатель райисполкома Гафур Гафуров не подобрал ее в свои сани, Еэва замерзла бы в пути. Она не знала мужчину, который подобрал ее на снежной равнине, не знала, кому рассказывала историю о себе и о своих детях, о предчувствии смерти и о том, как сильно ей хотелось теперь жить.

Первую половину дороги Еэва тихонько плакала, потом задремала от голода и усталости. Поздним вечером, когда начали поблескивать огоньки районного центра, Гафуров попытался ее разбудить. Подъехать к крыльцу собственного дома с чужой женщиной, дремлющей у него на плече! Странно и неприлично!

Недовольный Гафуров у въезда в деревню остановил лошадь.

— Приехали, — объявил он.

Еэва беспокойно задвигалась.

— Я никого здесь не знаю, — сказала она со страхом, с немой просьбой в глазах.

Гафуров тихонько выругался и отбросил с колен полог. Он оставил Еэву на дороге и стал стучать в окна домов. Люди отвечали: «Места нет». Он знал, что это так, и все же сердился.

Наконец он вскочил в сани — одна нога на земле, брови нахмурены — и стегнул лошадь кнутом. Сани тронулись. У Еэвы от холода зуб на зуб не попадал.

— Куда я вас дену?

— Не знаю.

Они добрались до другого конца деревни, туда, где начинались амбары, и Гафуров приказал Еэве вылезти из саней. Со сведенными от холода и езды в санях ногами она стояла во дворе и долго ждала, пока Гафуров стучал во все темные окна. Наконец их впустили.